Форум педагогических идей

Жили-были дед да баба. Они пошли за грибами в лес и нашли уточку. А та уточка была кривая. Они ее взяли и принесли домой.

Назавтра встали и опять пошли за грибами, а ей сделали утечье гнездышко из перьев.

Они ушли, а уточка обернулась девушкой, избу вымыла, воды наносила и пирогов испекла.

Дед и баба пришли и спрашивают:

- Кто это у нас так все прибрал?

А соседи им говорят:

- У вас кривенька девушка, воду носила.

Вот дед и баба и назавтра ушли, да и спрятались в чулан. Уточка обернулась девушкой и пошла за водой. А дед да баба выскочили, да ее перышки и бросили в печь. Перышки все и сгорели.

Тут пришла девушка и заплакала. Стала просить у деда да бабы золотую прялочку. Села на крылечко и прядет куделю. Тут летит стадо гусей-лебедей. Она и говорит:

- Гуси мои любезные, дайте мне по перышку.

А те говорят:

- Другие летят, те дадут.

Опять летит стадо гусей-лебедей.

- Гуси мои любезные, дайте мне по перышку.

- Другие летят, те дадут.

Тут летит одинокий гусь, он и бросил ей перышки. Стала она опять уточкой и улетела.

Поплакали дед с бабой, да ничего не выплакали.

У ручья под кустом маленький стоял городок. В маленьких домах жили человечки. И все было у них маленькое - и небо, и солнце с китайское яблочко, и звезды.Только ручей назывался - окиян-море и куст - дремучий лес.
В дремучем лесу жили три зверя - Крымза двузубая, Индрик-зверь, да Носорог.
Человечки боялись их больше всего на свете. Ни житья от зверей, ни покоя.
И кликнул царь маленького городка клич:
- Найдется добрый молодец победить зверей, за это ему полцарства отдам и дочь мою Кузяву-Музяву Прекрасную в жены.
Трубили трубачи два дня, оглох народ - никому головой отвечать не хочется.
На третий день приходит к царю древний старец и говорит:
- На такое дело, царь, никто не пойдет, кроме ужасного богатыря великана, что сейчас у моря-окияна сидит и кита ловит, снаряди послов к нему.
Снарядил царь послов с подарками, пошли послы раззолоченные да важные.
Шли, шли в густой траве и увидали великана; сидит он в красной рубашке, голова огненная, на железный крюк змея надевает.
Приужахнулись послы, пали на колени, пищат. А тот великан был мельников внучонок Петькарыжий - озорник и рыболов.
Увидал Петька послов, присел, рот разинул. Дали послы Петьке подарки
- Зерно маковое, мушиный нос, да сорок алтын деньгами и просили помочь.
- Ладно, - сказал Петька, - веди меня к зверям.
Привели его послы к рябиновому кусту, где из горки торчит мышиный нос.
- Кто это? - спрашивает Петька.
- Самая страшная Крымза двузубая, - пищат послы.
Мяукнул Петька по-кошачьи, мышка подумала, что это кот, испугалась и убежала.
А за мышкой жук топорщится, боднуть норовит рогом.
- А это кто?
- Носорог, - отвечают послы, - всех детей наших уволок.
Петька за спину носорога ухватил, да за пазуху! Носорог царапался.
- А это Индрик-зверь, - сказали послы.
Индрик-зверь Петьке на руку заполз и укусил за палец.
Петька рассердился:
- Ты, муравей, кусаться! - И утопил Индрик-зверя в окиян-море.
- Ну что? - сказал Петька и подбоченился.
Тут ему царь и царевна Кузява-Музява Прекрасная и народ бух в ноги.
- Проси, чего хочешь!
Поскреб Петька стриженый затылок:
- Вот когда с мельницы убегать буду, так поиграть с вами можно?
- Играй, да легонечко, - пискнул царь.
- Да уж не обижу.
Перешагнул Петька через городок и побежал рыбу доуживать. А в городке во все колокола звонили.

Вошел верблюд на скотный двор и охает:

– Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь – должно быть, цыган.

– Так тебе, долговязому, и надо, – ответил карий мерин, – глядеть на тебя тошно. – Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

– Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина? – сказала корова уныло. – Лает да кусается.

– А ты не лезь к собаке с рожищами, – ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду: – Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала: – Плюется очень верблюд то, хоть бы издох… – Издох! – ахнули овцы все сразу.

А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали. В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом: – Какой ты, верблюд, страшный, право! – Ага! – догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали. – Что это ты, – сказала корова, – спятил? Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками: – А посмотрите ка, какой я страшный… – и подпрыгнул.

Уставились на него мерин, корова и овцы… Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились. Верблюд губами трепал, кричал: – Ну ка, погляди! Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули. Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:

– Давно бы так. Без ума то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю…

Встретился с лисицей журавль:
- Что, лисица, умеешь ли летать?
- Нет, не умею.
- Садись на меня, научу.
Села лисица на журавля. Унес ее журавль высоковысоко.
- Что, лисица, видишь ли землю?
- Едва вижу: с овчину земля кажется!
Журавль ее и стряхнул с себя. Лисица упала на мягкое место, на сенную кучу.
Журавль подлетел:
- Ну как, умеешь, лисица, летать?
- Летать-то умею - садиться тяжело!
- Садись опять на меня, научу.
Села лиса на журавля. Выше прежнего унес он ее и стряхнул с себя.
Упала лисица на болото: на три сажени ушла в землю.
Так лисица и не научилась летать.

Картина

Захотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор - картина и готова.
Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула. Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:
- Плохо, скучно!
- Как? - сказала свинья и насупилась - прогнала скворца.
Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:
- Так мило, так мило!
А индюк шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:
- Какое великое произведение!..
Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:
- Недурно, с чувством, продолжайте, - и поднял заднюю ногу.
Но свинья даже и глядеть на него не захотела. Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.
В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.
Завизжала свинья, на скотный двор побежала:
- Пропала моя картина, замазал ее маляр краской... Я не переживу горя!..
- Варвары, варвары... - закурлыкал голубь.
Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:
- Врет она... переживет

На кусту сидели серые воробьи и спорили - кто из зверей страшнее.
А спорили они для того, чтобы можно было погромче кричать и суетиться. Не может воробей спокойно сидеть: одолевает его тоска.
- Нет страшнее рыжего кота, - сказал кривой воробей, которого царапнул раз кот в прошлом году лапой.
- Мальчишки много хуже, - ответила воробьиха, - постоянно яйца воруют.
- Я уж на них жаловалась, - пискнула другая, - быку Семену, обещался пободать.
- Что мальчишки, - крикнул худой воробей, - от них улетишь, а вот коршуну только попадись на язык, беда как его боюсь! - и принялся воробей чистить нос о сучок.
- А я никого не боюсь, - вдруг чирикнул совсем еще молодой воробьеныш, - ни кота, ни мальчишек. И коршуна не боюсь, я сам всех съем.
И пока он так говорил, большая птица низко пролетела над кустом и громко вскрикнула.
Воробьи, как горох, попадали, и кто улетел, а кто притулился, храбрый же воробьеныш, опустив крылья, побежал по траве. Большая птица щелкнула клювом и упала на воробьеныша, а он, вывернувшись, без памяти, нырнул в хомячью нору.
В конце норы, в пещерке, спал, свернувшись, старый пестрый хомяк. Под носом лежали у него кучка наворованного зерна и мышиные лапки, а позади висела зимняя, теплая шуба.
"Попался, - подумал воробьеныш, - я погиб..."
И зная, что если не он, так его съедят, распушился и, подскочив, клюнул хомяка в нос.
- Что это щекочет? - сказал хомяк, приоткрыв один глаз, и зевнул.
- А, это ты. Голодно, видно, тебе, малый, на - поклюй зернышек.
Воробьенышу стало очень стыдно, он скосил черные свои глаза и принялся жаловаться, что хочет его пожрать черный коршун.
- Гм, - сказал хомяк, - ах он, разбойник! Ну, да идем, он мне кум, вместе мышей ловить, - и полез вперед из норы, а воробьеныш, прыгая позади, думал, какой он, воробьеныш, маленький и несчастный, и не надо бы ему было совсем храбриться.
- Иди-ка сюда, иди, - строго сказал хомяк, вылезая на волю.
Высунул воробьеныш вертлявую головку из норы и обмер: перед ним на двух лапах сидела черная птица, открыв рот. Воробьеныш зажмурился и упал, думая, что он уже проглочен. А черная птица весело каркнула, и все воробьи кругом нее попадали на спины от смеха - то был не коршун, а старая тетка ворона...
- Что, похвальбишка, - сказал хомяк воробьенышу, - надо бы тебя посечь, ну да ладно, поди принеси шубу да зерен побольше.
Надел хомяк шубу, сел и принялся песенки насвистывать, а воробьи да вороны плясали перед норой на полянке.
А воробьеныш ушел от них в густую траву и со стыда да досады грыз когти, по дурной привычке

Жили-были старик да старуха. Не было у них детей. Старуха и говорит:
- Старик, вылепи из глины паренька, будто и сын будет.
Старик вылепил из глины паренька. Положили его на печку сушить. Высох парень и стал просить есть:
- Дай, бабка, молока кадушечку да хлеба мякушечку.
Принесла ему старуха это, а он съел все и опять просит:
- Есть хочу! Есть хочу!
И съел он у старика со старухой весь хлеб, выпил все молоко и опять кричит:
- Есть хочу! Есть хочу!
Нечего ему больше дать. Глиняный парень соскочил с печки и съел бабку с прялкой, дедку с клюшкой - и пошел на улицу.
Идет навстречу бык. Глиняный парень говорит ему:
- Съел я хлеба пять мякушек, молока пять кадушек, бабку с прялкой, дедку с клюшкой - и тебя, бык, съем!
Да и съел быка. Идет дальше. Навстречу дроворубы с топорами. Глиняный парень и говорит:
- Съел я хлеба пять мякушек, молока пять кадушек, бабку с прялкой, дедку с клюшкой, быка с рогами - и вас всех съем!
И съел дроворубов с топорами. Идет дальше. Навстречу ему мужики с косами да бабы с граблями. Глиняный парень им говорит:
- Съел я хлеба пять мякушек, молока пять кадушек, бабку с прялкой, дедку с клюшкой, быка с рогами, дроворубов с топорами - и вас всех съем!
Съел мужиков с косами да баб с граблями и дальше пошел. Встретил глиняный парень козла и говорит:
- Съел я хлеба пять мякушек, молока пять кадушек, бабку с прялкой, дедку с клюшкой, быка с рогами, дроворубов с топорами, мужиков с косами, баб с граблями - и тебя, козел, съем!
А козел ему говорит:
- Да ты не трудись, стань под горку, а я стану на горку, разбегусь, да тебе в рот и прыгну.
Стал глиняный парень под горку, а козел разбежался с горы да рогами в брюхо как ударит! Тут и рассыпался глиняный парень.
И вышли из брюха бабка с прялкой, дедка с клюшкой, бык с рогами, дроворубы с топорами, мужики с косами да бабы с граблями.
Всех козел избавил.

Жил-был волк, старый-престарый. Зубы у него приломались, глаза плохо видят. Тяжело стало жить старому: хоть ложись да помирай.
Вот пошел волк в поле искать себе добычи и видит - пасется жеребенок.
- Жеребенок, жеребенок, я тебя съем!
- Где тебе, старому, съесть меня! Да у тебя и зубовто нет.
- А вот есть зубы!
- Покажи, коли не хвастаешь!
Волк и оскалил зубы:
- Смотри!
А жеребенок лягнул его изо всех сил по оскаленным зубам, да и был таков. Упал волк без памяти. Лежал, лежал, насилу очухался. Голод не тетка, побрел он дальше.
Идет лесом, навстречу ему - портной. Веселый такой портной: песни поет и аршином железным помахивает.
Остановился волк посреди дороги:
- Портной, портной, я тебя съем!
Посмотрел портной на волка:
- Ну, что ж делать! Так и быть, ешь. Дай только смеряю тебе брюхо: влезу ли еще в тебя-то.
- Меряй, - говорит волк, - да поскорей, а то очень есть хочу.
Портной зашел сзади, схватил волка за хвост, намотал его на руку и давай по бокам аршином лупить, бьет да приговаривает:
- Аршин вдоль, аршин поперек! Аршин вдоль, аршин поперек!
Рвался, рвался волк, полхвоста оторвал, насилу ноги унес.
Плетется волк да зализывает рану. Вдруг видит - пасется на горе большой козел.
- Козел, а козел! Я тебя съем!
- Ну что ж, ешь, коли тебе хочется. Только зачем понапрасну зубы ломать? Ты лучше стань под горой и разинь пасть пошире, а я с горы разбегусь - да прямо к тебе в рот.
Волк стал под горой, разинул пасть и ждет. Козел разбежался с горы и ударил волка в лоб, тот с ног свалился. А козел и был таков.
Отлежался волк, встал и думает: "Проглотил я козла или нет? Коли бы я съел козла, брюхо было бы полнехонько. Наверно, он меня, бездельник, обманул".
Погоревал, погоревал и пошел опять искать себе добычи. Увидел под кустом падаль, бросился на нее и попал в капкан

К ночи стряпуха умаялась, заснула на полу около печи и так захрапела - тараканы обмирали со страха, шлепались, куда ни попало, с потолка да со стен.
В лампе над столом пованивал голубой огонек. И вот в печке сама собой отодвинулась заслонка, вылез пузатый горшок со щами и снял крышку.
- Здравствуй, честной народ.
- Здравствуй, - важно ответила квашня.
- Хи, хи, - залебезил глиняный противень, - здравствуйте! - и клюнул носиком.
На противень покосилась скалка.
- Не люблю подлых бесед, - сказала она громко, - ох, чешутся чьи-то бока.
Противень нырнул в печурку на шестке.
- Не трогай его, - сказал горшок.
Грязный нос вытерла худая кочерга и зашмыгала:
- Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут.
- Кто меня звал? - шибыршнул Угомон под печкой.
- Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, - сказала скалка.
Кочерга метнулась:
- И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху. Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щеки и
сказал:
- Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина.
- Ах, батюшки! - разохалась кочерга.
- Не больно надо, - ответила скалка.
Противень выскочил из печурки и заюлил:
- Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает.
- Помажь тестом, - сказала квашня.
Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала горшок.
- Все равно, - сказал горшок, - надоело, лопну я и замазанный.
Квашня стала пучиться и пузырями щелкать - смеялась.
- Так вот, - говорил горшок, - хочу я, честной народ, шлепнуться на пол и расколоться.
- Поживите, дяденька, - вопил противень, - не во мне же щи варить.
- Хам! - гаркнула скалка и кинулась. Едва отскочил противень, только носок отшибла ему скалка.
- Батюшки, драка! - заметалась кочерга.
Из печурки выкатилась солоница и запикала:
- Не нужно ли кого посолить?
- Успеешь, успеешь насолить, - грустно ответил горшок: он был стар и мудр.
Стряпуха стала причитать во сне:
- Родненькие мои горшочки!
Горшок заторопился, снял крышку.
- Прощай, честной народ, сейчас разобьюсь.
И совсем уже с шестка сигануть хотел, как вдруг, спросонок, ухватил его рогами дурень ухват и махнул в печь.
Противень прыгнул за горшком, заслонка закрылась сама собой, а скалка скатилась с шестка и ударила по голове стряпуху.
- Чур меня, чур... - залопотала стряпуха. Кинулась к печке - все на месте, как было.
В окошке брезжил, словно молоко снятое, утренник.
- Затоплять пора, - сказала стряпуха и зевнула, вся даже выворотилась.
А когда открыла заслонку - в печи лежал горшок, расколотый на две половинки, щи пролились, и шел по избе дух крепкий и кислый.
Стряпуха только руками всплеснула. И попало же ей за завтраком!

Братца звали Иван, а сестрицу - Косичка. Мамка была у них сердитая: посадит на лавку и велит молчать. Сидеть скучно, мухи кусаются или Косичка щипнет - и пошла возня, а мамка рубашонку задернет да - шлеп...
В лес бы уйти, там хоть на голове ходи - никто слова не скажет...
Подумали об этом Иван да Косичка да в темный лес и удрали.
Бегают, на деревья лазают, кувыркаются в траве, - никогда визга такого в лесу не было слышно.
К полудню ребятишки угомонились, устали, захотели есть.
- Поесть бы, - захныкала Косичка.
Иван начал живот чесать - догадываться.
- Мы гриб найдем и съедим, - сказал Иван. - Пойдем, не хнычь.
Нашли они под дубом боровика и только сорвать его нацелились. Косичка зашептала:
- А может, грибу больно, если его есть?
Иван стал думать. И спрашивает:
- Боровик, а боровик, тебе больно, если тебя есть?
Отвечает боровик хрипучим голосом:
- Больно.
Пошли Иван да Косичка под березу, где рос подберезовик, и спрашивают у него:
- А тебе, подберезовик, если тебя есть, больно?
- Ужасно больно, - отвечает подберезовик.
Спросили Иван да Косичка под осиной подосинника, под сосной - белого, на лугу - рыжика, груздя сухого да груздя мокрого, синявку-малявку, опенку тощую, масленника, лисичку и сыроежку.
- Больно, больно, - пищат грибы.
А груздь мокрый даже губами зашлепал:
- Што вы ко мне приштали, ну ваш к лешему...
- Ну, - говорит Иван, - у меня живот подвело.
А Косичка дала реву. Вдруг из-под прелых листьев вылезает красный гриб, словно мукой сладкой обсыпан - плотный, красивый.
Ахнули Иван да Косичка:
- Миленький гриб, можно тебя съесть?
- Можно, детки, можно, с удовольствием, - приятным голосом отвечает им красный гриб, так сам в рот и лезет.
Присели над ним Иван да Косичка и только разинули рты, - вдруг откуда ни возьмись налетают грибы: боровик и подберезовик, подосинник и белый, опенка тощая и синявка-малявка, мокрый груздь да груздь сухой, масленник, лисички и сыроежки, и давай красного гриба колотить - колошматить:
- Ах ты, яд, Мухомор, чтобы тебе лопнуть, ребятишек травить удумал...
С Мухомора только мука летит.
- Посмеяться я хотел, - вопит Мухомор...
- Мы тебе посмеемся! - кричат грибы и так навалились, что осталось от Мухомора мокрое место - лопнул.
И где мокро осталось, там даже трава завяла с мухоморьего яда...
- Ну, теперь, ребятишки, раскройте рты по-настоящему, - сказали грибы.
И все грибы до единого к Ивану да Косичке, один за другим, скок в рот - и проглотились.
Наелись до отвалу Иван да Косичка и тут же заснули.
А к вечеру прибежал заяц и повел ребятишек домой. Увидела мамка Ивана да Косичку, обрадовалась, всего по одному шлепку отпустила, да и то любя, а зайцу дала капустный лист:
- Ешь, барабанщик!

Идут с речки по мерзлой траве белые гуси, впереди злой гусак шею вытягивает, шипит:
- Попадись мне кто, - защиплю.
Вдруг низко пролетела лохматая галка и крикнула:
- Что, поплавали! Вода-то замерзла.
- Шушура! - шипит гусак.
За гусаком переваливаются гусенята, а позади - старая гусыня. Гусыне хочется снести яйцо, и она уныло думает: "Куда мне, на зиму глядя, яйцо нести?"
А гусенята вправо шейки нагнут и пощиплют щавель и влево шейки нагнут и пощиплют.
Лохматая галка боком по траве назад летит, кричит:
- Уходите, гуси, скорей, у погребицы ножи точат, свиней колют и до вас, гусей, доберутся.
Гусак на лету, с шипом, выхватил галке перо из хвоста, а гусыня расколыхалась:
- Вертихвостка, орешь - детей моих пугаешь.
- Щавель, щавель, - шепчут гусенята, - померз, померз.
Миновали гуси плотину, идут мимо сада, и вдруг по дороге им навстречу бежит голая свинья, ушами трясет, а за ней бежит работник, засучивает рукава.
Наловчился работник, ухватил свинью за задние ноги и поволок по мерзлым кочкам. А гусак работника за икры с вывертом, шипом щипал, хватом хватал.
Гусенята отбежали, смотрят, нагнув головы. Гусыня, охая, засеменила к мерзлому болоту.
- Го, го, - закричал гусак, - все за мной!
И помчались гуси полулетом на двор. На птичьем дворе стряпуха точила ножи, гусак к корыту подбежал, отогнал кур да уток, сам наелся, детей накормил и, зайдя сзади, ущипнул стряпуху.
- Ах, ты! - ахнула стряпуха, а гусак отбежал и закричал:
- Гуси, утки, куры, все за мной!
Взбежал гусак на пригорок, белым крылом махнул и крикнул:
- Птицы, все, сколько ни есть, летим за море! Летим!
- Под облака! - закричали гусенята.
- Высоко, высоко! - кокали куры.
Подул ветерок. Гусак посмотрел на тучку, разбежался и полетел.
За ним прыгнули гусенята и тут же попадали - уж очень зобы понабили.
Индюк замотал сизым носом, куры со страху разбежались, утки, приседая, крякали, а гусыня расстроилась, расплакалась - вся вспухла.
- Как же я, как же я с яйцом полечу!
Подбежала стряпуха, погнала птиц на двор. А гусак долетел до облака.
Мимо треугольником дикие гуси плыли. Взяли дикие гуси гусака с собой за море. И гусак кричал:
- Гу-уси, куры, утки, не поминайте ли-ихом...

Шла по дороге старуха и нашла лапоть. Пришла в деревню и просится:
- Пустите меня ночевать!
- Ну, ночуй - ночлега с собой не носят.
- А куда бы мне лапоть положить?
- Клади под лавку.
- Нет, мой лапоть привык в курятнике спать.
И положила лапоть с курами. Утром встала и говорит:
- Где-то моя курочка?
- Что ты, старуха, - говорит ей мужик, - ведь у тебя лапоть был!
- Нет, у меня курочка была! А не хотите отдать, пойду по судам, засужу!
Ну, мужик и отдал ей курочку. Старуха пошла дальше путем-дорогой.
Шла, шла - опять вечер. Приходит в деревню и просится:
- Пустите меня ночевать!
- Ночуй, ночуй - ночлега с собой не носят.
- А куда бы мне курочку положить?
- Пусть с нашими курочками ночует.
- Нет, моя курочка привыкла - с гусями.
И посадила курочку с гусями. А на другой день встала:
- Где моя гусочка?
- Какая твоя гусочка? Ведь у тебя была курочка!
- Нет, у меня была гусочка! Отдайте гусочку, а то пойду по судам, по боярам, засужу!
Отдали ей гусочку. Взяла старуха гусочку и пошла путем-дорогой. День "к вечеру клонится. Старуха опять ночевать выпросилась и спрашивает:
- А куда гусочку на ночлег пустите?
- Да клади с нашими гусями.
- Нет, моя гусочка привыкла к овечкам.
- Ну, клади ее с овечками.
Старуха положила гусочку к овечкам. Ночь проспала, утром спрашивает:
- Давайте мою овечку!
- Что ты, что ты, ведь у тебя гусочка была!
- Нет, у меня была овечка! Не отдадите овечку, пойду к воеводе судиться, засужу!
Делать нечего - отдали ей овечку. Взяла она овечку и пошла путем-дорогой. Опять день к вечеру клонится. Выпросилась ночевать и говорит:
- Моя овечка привыкла дома к бычкам, кладите ее с вашими бычками ночевать.
- Ну, пусть она с бычками переночует.
Встала утром старуха:
- Где-то мой бычок?
- Какой бычок? Ведь у тебя овечка была!
- Знать ничего не знаю! У меня бычок был! Отдайте бычка, а то к самому царю пойду, засужу!
Погоревал хозяин - делать нечего, отдал ей бычка. Старуха запрягла бычка в сани, поехала и поет:
- За лапоть - куру,
За куру - гуся,
За гуся - овечку,
За овечку - бычка...
Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй - не стой...
Навстречу ей идет лиса:
- Подвези, бабушка!
- Садись в сани.
Села лиса в сани, и запели они со старухой:
- Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй - не стой...
Навстречу идет волк:
- Пусти, бабка, в сани!
- Садись.
Волк сел. Запели они втроем:
- Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй - не стой...
Навстречу - медведь:
- Пусти в сани!
- Садись.
Повалился медведь в сани и оглоблю сломал. Старуха говорит:
- Поди, лиса, в лес, принеси оглоблю!
Пошла лиса в лес и принесла осиновый прутик.
- Не годится осиновый прутик на оглоблю.
Послала старуха волка. Пошел волк в лес, принес кривую, гнилую березу.
- Не годится кривая, гнилая береза на оглоблю.
Послала старуха медведя. Пошел медведь в лес и притащил большую ель - едва донес.
Рассердилась старуха. Пошла сама за оглоблей. Только ушла - медведь кинулся на бычка и задавил его. Волк шкуру ободрал. Лиса кишочки съела.
Потом медведь, волк да лиса набили шкуру соломой и поставили около саней, а сами убежали.
Вернулась старуха из леса с оглоблей, приладила ее, села в сани и запела:
- Шню, шню, бычок,
Соломенный бочок,
Сани не наши,
Хомут не свой,
Погоняй - не стой...
А бычок ни с места. Стегнула бычка, он и упал. Тут только старуха и поняла, что от бычка-то осталась одна шкура.
Заплакала старуха и пошла одна путем-дорогою.

У царевны Марьяны была нянька Дарья.
Пошла Дарья на базар, купила кенареечную птичку и повесила на окно.
Царевна Марьяна в кровати лежит и спрашивает:
- Нянька, а как птицу зовут?
- Кенареечная.
- А почему?
- Потому что конопляное семя ест.
- А где ее дом?
- На солнышке.
- А зачем она ко мне прилетела?
- Чтобы тебе песни петь, чтобы ты не плакала.
- А если заплачу?
- Птичка хвостом тряхнет и улетит.
Жалко стало царевне с птичкой расстаться, глаза Марьяна потерла и заплакала. А птичка хвостом тряхнула, открыла клетку, шмыг за окно и улетела.
Принялась Дарья царевне Марьяне глаза фартуком вытирать и говорит:
- Не плачь, я сбегаю, великана Веньку позову, он птичку нам поймает.
Пришел высокий великан Венька, о четырех глазах - два глаза видно, а два не видно.
Постоял Венька и говорит:
- Я есть хочу.
Принесла ему Дарья горшок каши. Великан кашу съел и горшок съел, нашел нянькины башмаки и башмаки съел - такой был голодный, - рот вытер и убежал.
Прибегает великан в Марьянин сад, а в саду на яблоне кенареечная птичка сидит и клюет красные яблоки. Великан и думает: что ему сначала
схватить - яблоко или птичку?
И пока думал, явился лютый медведь и говорит:
- Ты зачем кенареечную птицу ловишь? Я тебя съем.
И стал медведь лапой землю скрести. Великан испугался, сел на дом и ноги поджал, а птичка шмыг в кусты и улетела за озеро.
Огорчился великан и принялся думать, как ему медведя перехитрить; придумал, - нарочно испугался и закричал:
- Ой, рыжий бык бежит, ой, боюсь!
Медведь одного только рыжего быка и боялся на свете, сейчас же лег на бок и морду в кусты засунул - спрятался.
А великан с крыши слез и к озеру побежал. Озеро было длинное - не перейти, а на той стороне на ветке птичка сидит.
Великан был догадливый, сейчас же лег на берег и стал озеро пить. Пил, пил, пил, пил, пил, пил, пил, пил, пил, пил, пил и выпил все озеро вместе с лягушками.
Встал на четвереньки и побежал за птичкой пе сухому дну. А птичка дальше в темный лес улетела. Неудобно великану по лесу идти, деревья за подмышки задевают, озеро в животе с лягушками плещется, и настает темный вечер.
По вечерам лягушки квакать привыкли, и принялись они в животе у великана громко квакать.
Великан испугался, стал аиста звать. Проснулся белый аист; стоял он на одной ноге на сухом пеньке; глаза протер, подождал, пока луна взойдет, чтобы виднее было, подлетел к великану и говорит:
- Раскрой рот.
Великан раскрыл рот, аист туда голову сунул, поймал лягушонка и проглотил.
Тогда кричит из живота лягушиный царь:
- Прогони белого аиста, я тебе сундучок подарю, без него птички не поймаешь.
Великан знал, что лягушиный царь - честный, рот закрыл и говорит:
- Уходи, белый аист, чай, уж наелся.
А лягушиный царь вылез в великанов рот, лапой подал хрустальный сундучок и объяснил:
- В сундуке туча, в туче с одного краю молния, с другого - дождик, сначала погрозись, потом открывай, птица сама поймается.
Обрадовался великан, взял сундучок и дальше побежал за кенареечной птичкой.
А птичка через темный овраг летит и через высокую гору, и великан через овраг лезет, и на гору бежит, пыхтит, до того устал - и язык высунул, и птичка язык высунула.
Великан и кричит птичке:
- Царевна Марьяна приказала тебя поймать, остановись, а то сундучок открою...
Не послушалась птичка великана, только ногой по ветке топнула.
Тогда великан открыл сундучок. Вылетела из сундучка сизая туча, кинулась к птичке и заворчала.
Испугалась птичка, закричала жалобно и мотнулась в кусты. И туча в кусты полезла. Птичка под корень, и туча под корень.
Взвилась птичка в небо, а туча еще выше, да как раскатилась громом и ударила в птичку молнией - трах!
Перевернулась птичка, посыпались с нее кенареечные перья, и вдруг выросли у птицы шесть золотых крыльев и павлиний хвост.
Пошел от птицы яркий свет по всему лесу. Зашумели деревья, проснулись птицы.
Ночные русалки с берега в воду попрыгали. И закричали звери на разные голоса:
- Жар-птица, Жар-птица!!!
А туча напыжилась и облила Жар-птицу мокрым дождем.
Замочил дождик золотые крылья Жар-птице и павлиний хвост, сложила она мокрые крылья и упала в густую траву.
И стало темно, ничего не видно. Великан в траве пошарил, схватил Жар-птицу, сунул за пазуху и побежал к царевне Марьяне. Царевна Марьяна привередничала, губы надула сковородником, пальцы растопырила и хныкала:
- Я, нянька, без кенареечной птички спать не хочу.
Вдруг прибежал великан и на окно посадил Жарптицу.
И в комнате светло, как днем. Жар-птица за пазухой у великана пообсохла, теперь крылья расправила и запела:
Я медведя не боюсь,
От лисы я схоронюсь,
Улечу и от орла,
Не догонит в два крыла,
А боюсь я только слез,
Ночью дождика и рос,
И от них умчуся я
За леса и за моря.
Свету-Солнцу я сестрица,
И зовут меня Жар-птица.
Спела Жар-птица, потом сделала страшные глаза и говорит:
- Вот что, никогда, Марьяна, не хныкай, слушайся няньку Дарью, тогда я каждую ночь буду к тебе прилетать, петь песни, рассказывать сказки и во сне показывать раскрашенные картинки.
Затрещала крыльями Жар-птица и улетела. Кинулась Дарья опять за великаном, а великан стал в саду - одна нога в пруду, другая на крыше, и в животе лягушки квакали.
Царевна же Марьяна больше плакать не стала, глазки закрыла и заснула.
Знала Марьяна, что каждую ночь будет прилетать к ней Жар-птица, садиться на кровать и рассказывать сказки

Летела сова - веселая голова. Вот она летала, летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела - летала, летала и села, хвостиком повертела да по сторонам посмотрела и опять полетела - летала, летала...
Это присказка, а сказка вот какая. Жили-были на болоте журавль да цапля. Построили они себе по концам избушки.
Журавлю стало скучно жить одному, и задумал он жениться.
- Дай пойду посватаюсь к цапле!
Пошел журавль, - тяп-тяп! - семь верст болото месил.
Приходит и говорит:
- Дома ли цапля?
- Дома.
- Выдь за меня замуж!
- Нет, журавль, не пойду за тебя замуж: у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то тебе меня нечем! Ступай прочь, долговязый!
Пошел журавль домой несолоно хлебавши. Цапля после раздумалась:
"Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля".
Приходит к журавлю и говорит:
- Журавль, возьми меня замуж!
- Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не возьму тебя замуж. Убирайся.
Цапля заплакала со стыда и воротилась домой. Ушла цапля, а журавль раздумался:
"Напрасно не взял за себя цаплю! Ведь одному-то скучно".
Приходит и говорит:
- Цапля! Я вздумал на тебе жениться, пойди за меня!
- Нет, журавль, не пойду за тебя замуж!
Пошел журавль домой. Тут цапля раздумалась:
"Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду".
Приходит она свататься, а журавль не хочет. Вот так-то и ходят они по сию пору один к другому свататься, да никак не женятся.

Жили-были мужик да баба. У них были две дочери: одна мужикова, другая бабова.
Баба падчерицу свою невзлюбила и говорит мужику:
- Вези свою дочь куда хочешь.
Делать нечего. Повез мужик свою дочку в лес. Видит, в лесу стоит избушка, а в ней никого нет. Он завел туда дочь и говорит:
- Ты здесь посиди, а я пойду дров насеку.
А сам прицепил к двери березовую ветку. Ветер дует, ветка стучит да стучит, а дочь думает, что отец дрова секет. А отец давно уж дома.
Долго ли, коротко ли, идет из леса кобылья голова, без ног, без хвоста, подходит к избушке и говорит:
- Девчонка, девчонка, отвори мне ворота!
Девочка выбежала, отворила ворота. Кобылья голова зашла в избушку.
- Девчонка, девчонка, пересади меня с порога на лавку.
Девочка взяла ее и пересадила с порога на лавку. Кобылья голова говорит:
- Девчонка, девчонка, постели постелю, меня спать уложи.
Девочка постелила постелю и кобылью голову уложила, а кобылья голова ей говорит:
- Полезай ко мне в правое ухо, а в левое вылазь.
Вот девочка влезла ей в правое ухо и вылезла в левое и стала красавицей. Тут к избушке кони с возом добра подъехали - и повезли девочку к отцовскому дому.
Там все так и ахнули. Девочка всех одарила - и отца, и бабу, и бабову дочь.
Вот баба и говорит мужику:
- Вези мою дочь туда, где твоя была.
Мужик не перечил. Привез бабову дочь в лесную избушку. Завел ее туда и говорит:
- Ты тут посиди, а я схожу за дровами.
Да опять привязал к двери березовую ветку. Она колотится, бабова дочь думает: "Отчим дрова секет".
Долго ли, коротко ли, идет кобылья голова, без ног, без хвоста:
- Девчонка, девчонка, отвори мне ворота!
А бабова дочь - ей:
- Не барыня, сама отворишь...
Кобылья голова зашла в избушку.
- Девчонка, девчонка, пересади меня через порог, постели постелю да спать уложи.
А бабова дочь - ей:
- Я и дома не стелю и тебе не стану.
- Девчонка, девчонка, - говорит кобылья голова, - полезай мне в левое ухо, а в правое вылазь.
Бабова дочь и влезла ей в левое ухо, а из правого вылезла, да не красавицей, а беззубой старухой.