Форум педагогических идей

Не давало покоя Суслику буквально всё. Всякие глупости беспокоили. Обо всём знать хотел. И почему ветер дует, и зачем солнце светит, и отчего дождь идёт... Но кому это нужно?!
А вот Хому интересовало только самое важное. Его уже давно разбирало любопытство: почему собаки крутятся, гоняясь за своим хвостом?
Важный вопрос! Ведь собака по праву считается умнейшим животным. После человека. Ну и после хомяков, конечно. Зазря она ничего делать не станет. Умна собака!
Трудная задачка. Впрямую у них самих не спросишь. Облают! Злы собаки в деревне и скрытны.
Видать, боятся, что поумнее кто-то найдётся и тоже пристроится возле людей. На всём готовеньком.
Нет, свои секреты они никому не выдают. Мнительные очень.
Попробуй угадай, отчего они иногда за своим хвостом крутятся.
Суслик же враз ответил:
— Они потому за своим хвостом гоняются, что...
И умолк. Надолго.
— Что? — раздражённо спросил Хома.
— Может, у них блохи на хвост перебрались, — промямлил Суслик, — а поймать их трудно.
На это Хома сказал:
— А крутятся зачем? Проще бы лечь, положить хвост перед собой и зубами клацать, выщёлкивать! Нет, тут совсем другое.
Вновь задумался Суслик. И на третий день признался:
— Не знаю.
— Тогда и молчи! — вспылил Хома.
— Я и молчал. Два дня, — оскорбился лучший друг.
Заяц-толстун тоже ответ не нашёл. И неудивительно. Зайцы вообще пытливым умом не отличаются. Им бы лишь морковку побольше.
Даже старина Ёж не мог ничего путного сказать. А ведь пожил на свете немало. Лет шесть или семь. Так много, что и сам не помнит точно.
Правда, Ёж неуверенно заметил:
— Возможно, собаки крутятся, чтобы согреться. Потому и гоняются за собственным хвостом.
И сам же себя опроверг:
— Но они и в жару, бывает, крутятся.
Наверно, Хома никогда бы не решил эту загадку. Если б не случай.
Однажды Лиса чуть не сцапала Хому. В роще. Он туда за орехами ходил.
Ох, и досталось ему на орехи! Погоняла она его вволю. Вконец растрясла. Он все орехи, до последнего, из-за щёк выбросил. Убегать легче. С грузом побегай!..
Нажимает Хома вовсю. Удирает, мечется. Больше и выбрасывать нечего. Он даже пожалел, что побольше орехов не нарвал.
Но тут удача вдруг привалила. В погоню ввязалась случайная собака. К счастью, откуда-то её принесло. И за Лисой — вдогон!
Все знают, что собаки охочи до кошек. Но как они охочи до лис! Мало кто знает.
Интересно, если разом выпустить перед собакой лису и кошку, за кем она погонится? Наверняка, собаки на кошках тренируются, чтобы при случае на лисах себя показать.
Короче, бросилась за Лисой собака!..
Теперь и отдохнуть можно. Замер Хома под деревом. Дышит. А Лиса и собака вокруг дерева носятся. То справа налево, то слева направо.
Тут-то Хома и разглядел невольно, насколько хитра рыжая. Что вытворяет!..
Хвост у Лисы чуть ли не больше её самой. Куда махнёт хвостом, туда собака и кинется. А сама-то Лиса совсем в другую сторону мчится.
Вот и выходит, что собака не за Лисой гонится, А за её хвостом! Хвост — направо, Лиса — налево. Хвост — налево, Лиса — направо. С ног собака сбивается. Хрипит от ярости.
Поморочила собаку Лиса и кинулась прочь. А хвостом на прощание на колючий куст показала. Ухнула туда собака с налёта!.. А когда выбралась, взвыла от унижения. И в досаде завертелась волчком — в погоне за хвостом своим.
Понял, наконец, Хома, в чём дело.
И домой потихоньку. Бочком, бочком... И рысью!
Собрал дома друзей. И рассказал, что видел.
— Собака что, своему хвосту отомстить хотела? — по-глупому спросил Суслик. Лучший друг.
А Заяц-толстун, тоже тугодум, наморщил лоб одной морщиной. Но глубокой.
Зато мудрый Ёж метко оказал:
— Собака опыта набиралась!
— Ага, — довольно кивнул Хома, — чтобы впредь не обмануться. Не так-то часто лисы ей попадаются. Век живи, век учись

Найти можно что угодно. В роще, на лугу, в поле. От золотого кольца до пуговицы.
Ну, золотое-то кольцо Хома находил. В далёком детстве. Его у него тогда Ворона отняла.
А вот пуговиц он раньше ни разу не находил. Хотя мог. Наверняка, видел, но значения не придавал. Да и нагнуться лень. Не брал.
А тут он вдруг увидел в траве особенную пуговицу, перламутровую. С серебристым ободком!
И главное, большая пуговица. Для Хомы почти как тарелка!
Заяц-толстун так и сказал:
— Вместо тарелки будет.
— Протечёт, — возразил Хома. — Дырочки видишь?
А Суслик с завистью посоветовал:
— На спину её привяжи. Красиво! Или на нитке крути над головой, чтобы свистело во все четыре дырочки!
Нет уж. Отказался Хома. И долго думал, что с нею делать. Куда приспособить.
И додумался. Пуговицу к двери своей норы прикрепил. Тонкой проволочкой. А на дверном косяке петлю прицепил из верёвочки.
И стал закрывать — вернее, застёгивать! — дверь в нору на пуговицу.
Замков-то на норах нигде не было. Ни у кого. Крупный враг и так не пролезет. А двери просто прикрыты. От дождя, от ветра. И чтобы мусор не залетал — своего хватало.
А тут у Хомы, всем на зависть, дверь, застёгнутая на пуговицу.
И до чего же удобно! Подходишь к дому с прогулки, сразу видно — никого чужого дома нет. На пуговицу дверь заперта. Изнутри ведь не застегнёшь.
А раньше, бывало, домой вернёшься, а там, к примеру, Суслик затаился. Для смеха. И ка-а-к пугнёт! Суслик-то ладно, да мало ли кто. А с такой дверью куда как спокойней.
И зажил Хома припеваючи. С дверью на пуговице. И удобно, и красиво.
Он ту пуговицу берёг: полировал сухой тряпочкой, от дождя лопушком прикрывал.
Многие приходили и прилетали, чтобы только посмотреть, как Хома выходит и закрывает дверь на пуговицу.
Он застегнёт. А все ахают от восторга. Отойдёт Хома от двери. Хлопнет себя по лбу: забыл, мол, что-то. И домой возвращается. Нарочно, конечно. Красуется.
Отстегнёт пуговицу, войдёт и вскоре снова выйдет. И опять закроет дверь на пуговицу. И все опять восхищённо ахают!
Даже из Дальнего леса прибегали звери — полюбоваться на необычную дверь.
Подражатели вскоре, говорят, появились. Какой-то дятел, не из их рощи, тоже стал запирать своё дупло на пуговицу. Солдатскую. С двуглавым орлом. Правда, сам того орла иногда пугался!
Да только не прославился дятел тот. Эка невидаль — солдатская пуговица. И вообще, двуглавых орлов не бывает! Враньё для воронья.
Однако недолго длилось Хомино торжество.
Много в мире несправедливости. Однажды Лиса эту пуговицу — цап! — и себе забрала. Нахально оторвала и на юбку пришила. На виду!
И теперь Хома, завидев Лису, лишь горько вздыхал.
— С моей пуговицей дверной ходит.
Друзья ему сочувствовали. Недруги злорадствовали.
— Ты ещё и дверь мою на себя нацепи! — кричал Хома Лисе. Понятно, издали.
А как раньше здорово было! Ушёл, застегнул. Пришёл, отстегнул. А сейчас...
— Эх, ты, — упрекал его лучший друг Суслик. — Надо было твою пуговицу вместо берета носить, с тесёмкой на шее. Всегда при тебе.
— Вместе с головой Лиса оторвала бы, — возражал Хома.
А старик Ёж мудро заметил:
— Никогда не выделяйся!
Точно сказал. Не привлекай внимание. Ни к себе, ни к норе своей. Не сверкай. Живёшь и живи. Тебе же лучше.

Лихорадки бывают разные. Сенная, например. От сена. Малярийная лихорадка. От комаров. Или капустная — от жадности. Когда-то ею Заяц-толстун заболел, капустой объелся.
В чём явный признак любой лихорадки? Трясёт! Плохо тебе. Чего ж хорошего!
А бывает ещё и другая лихорадка. Особо опасная. Редкая.
Мыл Хома однажды миску в ручье. Песком чистил до блеска. И вдруг ему жёлтая песчинка попалась. Тяжелее всех. Другие водой смыл, а эта на дне миски осталась. Золото?!
Хому сразу затрясло.
Он уже имел дело с золотом. Маленький был, золотое кольцо нашёл в орешнике. Жёлтое, тяжеленное! И чудом жив остался, когда случайная Ворона на то кольцо польстилась. Ну, об этом все знают.
Вырос Хома с тех пор. И узнал, что золото — дороже всего. За него всё купить можно! Нору хорошую, сладкий горошек, орехи спелые...
У кого золота много, тот может жить беззаботно. Ничего не делать. И в потолок смотреть. Всё само собой на него свалится. На того, кто богат.
Столько про золото порассказано. Оно даже любой разговор украшает. До чего же приятно, если тебя назовут: «Дорогой мой!» А уж когда нечаянно скажут: «Золотой ты мой!» либо «Золотко моё!», — сердце от радости прыгает. Или тает. У того, кому так говорят.
Золото — это Золото!
«А вдруг не золото? — забеспокоился Хома, взглянув на жёлтую тяжёлую песчинку. — Откуда оно в нашем ручье? Ручей как ручей. Даже рыбой не очень богат. Прямо скажем, бедный ручей. А тут золото! Старина Ёж говорил, что только в Сибири золото водится. Но... Но раз оно в Сибири бывает, почему бы ему и здесь не быть!»
Так размышлял Хома.
«Ладно, — подумал он, — отчего же раньше здесь золота не находили? Очень просто. Всем известно, что здесь его нет. И вся разгадка. Не пробовали искать — вот и всё».
Принялся Хома — лихорадочно! — песок промывать. А ведь не учился этому никогда.
А впрочем, чего учиться! Набирай песок миской и тихонько смывай его. Шевели миской влево и вправо. А вода лёгкие песчинки уносит.
Глядит вскоре Хома, ещё две золотые крупинки остались.
Да если так весь год стараться, и не спать, то целый мешок золота наберётся! Или два мешка! Смотря какой мешок.
Размечтался Хома. Какая жизнь наступит — необыкновенная! Золотая!
Перво-наперво, он, Хома, себе весь луг купит. Ежу — всю рощу. Суслику — поле гороховое. А Зайцу — все огороды с морковью. И с капустой.
И врагов не забудет. Лисе подарит волчью шубу. А Волку — лисью.
Медведя тоже не обидит. Он ему пасеку пожалует. Особую! Без всяких злобных пчёл. С одним только мёдом.
Да, но сначала он, Хома, себе ручей заберёт. Вместе с золотым песком.
Подумал он, подумал. Помечтал, помечтал. Нет, одному с этим не сладить. Друзей надо на помощь звать. Не жалко. Золота на всех хватит. Ещё и останется. На дне ручья, про запас.
Собрал друзей Хома на берегу ручья. И, дрожа от золотой лихорадки, рассказал обо всём.
Ах, как он жаждал взрыва восторга! Криков радости! Восхищения. Тогда бы он приложил палец к губам и сказал: «Тсс, богачи! Враг подслушивает!»
Но никаких восторгов не последовало. Все тихо смотрели на него: Суслик недоверчиво, Заяц испуганно, а Ёж выжидающе.
— Покажи, — потребовал старина Ёж.
Хома разжал ладонь.
Вот тут-то Суслик и задрожал. Мелкой дрожью. Но лишь один Суслик, больше никто.
Еж молча взял золотые крупинки. И так же молча выбросил в ручей.
— Ты что?! — взвился Хома. И чуть было не кинулся за ними в воду.
— Будем считать, что это медные опилки, — мрачно произнёс Ёж.
Хома ошалело раскрыл рот. А Суслик и дрожать перестал.
— Правильно, старина Ёж, — поддакнул Заяц-толстун. — Чего только в ручье не встречается!
— Ну да, — ничего не понял Суслик. — Я недавно в ручье медный винтик нашёл.
— Но почему? — свистящим шёпотом оказал Хома Ежу. — Почему ты выкинул?..
— Так надо, — твердо заявил старина Ёж. — Я не знаю точно, что ты нашёл. Но и нам самим уж лучше считать медью, а не золотом.
— Конечно, — вновь поддакнул Заяц-толстун. — Мы же не проверяли.
— Ты серьёзно? — уставился на Ежа Хома. Во все глаза.
— А ты представь, что здесь начнётся, когда узнают про золото, — горячо сказал Ёж. — Конец тогда всем и всему!
Хома беспокойно задумался.
Он внезапно, словно воочию, увидел грохочущие тракторы, бульдозеры и экскаваторы. Сотни кричащих, дрожащих от золотой лихорадки людей с большими тазами. Грязный песок. И...
— Ужасно, — пробормотал он.
— Видишь? — веско заметил Ёж. — Картина, не достойная художника Шишкина.
У него дома, на стене, висел в рамке разглаженный конфетный фантик. С картинкой «Утро в сосновом лесу».
— Запомните, — сказал старина Ёж. — От золотой лихорадки люди звереют, а звери...
— Людеют, — подсказал Суслик.
— Лютеют, — поправил Ёж. — Нам это ни к чему.
Так и не стали Хома и его друзья богачами.
«Рылом не вышли», — как любил говаривать пришлый Кабан. По любому поводу.
Нет, не довелось им разбогатеть. Пустые мечты...
Но и то здорово, что Хома от золотой лихорадки излечился. А ведь она уже и на Суслика чуть ли не всерьёз перекинулась.
Но всё-таки и по сей день сомневается Хома. Может, и вправду он медные опилки нашёл?!
И верно, лучше не знать.

— Старость не радость, — частенько говаривал старина Ёж.
И Хома переживал за него.
Конечно, какая тут радость — старым быть! И зрение не то, и ноги не те. И пошалить нельзя, если здоровье шалит.
Хома всегда старался Ежу помочь. Хоть в чём-то. При любом удобном случае. Удобном для Ежа. И необременительным для самого Хомы.
Бывает, полезет Ёж на холм. А ведь обойти бы мог. Сопит, пыхтит. Хома обгонит его, лапу ему подаст. Поддержит. Подсобит. Затем пожурит ласково:
— И зачем ты в гору тащился? Ума не хватило, обойти не мог?
— Далеко идти было, — фыркнет Ёж.
— А если далеко, то лучше дома сиди. Косточки грей, — по-доброму посоветует Хома. — Нечего всюду шляться!
Хорошо ещё, что Ежа защищать не надо. Чем больше он старел, тем более колючим становился.
Чуть что, свернётся в клубок — не подступись. Ни Волка, ни Лису, ни Коршуна бояться не надо. Никого.
Замечательные у него иголки! Правда, он на них иногда жаловался:
— Сухие стали, ломкие.
Ну и ладно. Так даже лучше, — считал Хома. Раньше Ёж только лишь колол врагов иглами. А теперь и уколоть мог, и у врагов их оставить. На память. Когда они обломятся.
А вообще, конечно, старенький. Ходит вперевалочку. Щурится. Подорожником ревматизм лечит.
Хома ему не раз предлагал крапивой лечиться.
— Прыти прибавляет! — убеждал он Ежа. — Тебе, старику, полезно крапивой стегаться — по голому брюшку. Особенно старой крапивой. Она сильнее жжёт!
А как-то в большом ведёрке он ему какую-то грязь припёр. Грязнее грязной.
— Лечебная, — уверял. — Болотная. Заройся в неё с головой. Все хвори как рукой снимет!
Заботился о нём Хома. Увидит на тропинке Ежа, тут же скомандует Суслику:
— Сойди с тропы, пропусти инвалида.
Всё это почему-то раздражало неблагодарного Ежа. Но он помалкивал. У старости есть свои преимущества. Ёж был мудрым. А мудрость приходит с годами. Можно, конечно, родиться умным, но мудрым никто не рождается. Мудрецами становятся.
И очень жаль. Как только самым премудрым станешь, пора на вечный покой. Так, наверно, придумано, чтобы старики вконец не зазнались.
А вот Хома, хотя и мудрецом не был, сильно зазнался.
— Ежу без меня никуда! Старый слишком. Шаг пройдёт, два — отдыхает. Скоро его на верёвочке водить буду. В детство впадает старикан.
— В детстве хорошо, — размечтался лучший друг Суслик. — Все о тебе заботятся. Балуют. Ты его смотри не избалуй, — предупредил он Хому. — Не оберёшься тогда хлопот.
— Кого учишь! — заважничал Хома. — Я его строго балую.
— Во-во, никаких поблажек. По себе знаю.
И вот, пожалуйста. Увидел однажды Хома, как старина Ёж пытается через канаву перейти. По брёвнышку. Кинулся к нему Хома. Кричит:
— Подожди меня, я тебя переведу. Подожди, упрямец!
А Ёж, видать, слышит плохо. Шагнул на брёвнышко. Идёт, покачивается.
Не успел-таки Хома помочь. Старина Ёж на другую сторону перешёл. Сам.
Хома за ним перескочил:
— Ты что? Упасть мог! В твоём возрасте...
Так и не узнал Ёж, что в его возрасте делать надо. Волк прямо на Хому из-за куста выскочил!
Тут бы Хоме конец. Да старина Ёж, дряхлый, подслеповатый, глуховатый к тому же, вдруг бросился под ноги Волку.
— А-а-а! — взвыл Волк. И рухнул в канаву.
Сколько он потом из лап ломких иголок повыдёргивал — молва умалчивает.
А Хома такого дёру дал, что только дома опомнился! Что ни говори, а страх великие силы пробуждает. Подспудные.
Со страха можно даже вокруг света обежать. И назад вернуться. Без передышки.
Через часок и старина Ёж к Хоме притопал. Воспитанный. Дал беглецу время успокоиться.
Верно он о своих иглах говорил. И вправду ломкие. Вид у него был какой-то потрёпанный. Будто ему неровно иглы подстригли.
Хома их потом — молча! — репейным маслом смазывал. Чтоб лучше росли. Ублажал.
— А ты знаешь, — оказал он Суслику в тот же день. — Старина Ёж ещё о-го-го!
— Не то что ты, — метко заметил Суслик, — хомяк молодой.
— Эх, старость не радость, — как-то раз привычно вздохнул Ёж, а затем рассмеялся. — Да я всегда таким был!
Вот и решай теперь, кто из них старый. Ёж или Хома?..

Кто зорче всех? Кто дальше всех видит? Об этом и заговорили однажды друзья. Вечером. В норе у Зайца-толстуна. В его просторной, когда-то барсучьей норе.
— Орёл — самый зоркий! — сказал хозяин Заяц.
— Пограничник с биноклем! — заявил Суслик, любитель передач по чужому телевизору. В деревне.
Хома тоже иногда в деревню похаживал. Телевизор поглазеть. С забора через окно. Но на этот раз он только насмешливо хмыкнул.
— Пограничник... Орёл... — протянул он. — Давайте про себя говорить. Кто зорче: я, ты или ты? — пытливо оглядел он друзей.
— Я в ваши игры не играю, — проворчал Ёж. — Стар я состязаться. Вижу плохо.
— Ладно. Ты нас рассудишь, — загорелся Суслик.
— Если мне морковку — даже на горизонте! — показать... — начал было Заяц-толстун.
— Утром будешь хвастаться, — прервал его Хома.
— Морковку я и в темноте увижу на горизонте, — пробормотал Заяц.
Но Хома и Суслик дружно решили начать испытание завтра. Утром виднее.
Чтобы время на сборы не терять, здесь и ночевать остались. У Зайца места много.
И только чуть рассвело, все выкатились из норы.
— А я ночью выглядывал, — похвалился Заяц-Толстун, — и самые дальние звёзды увидел. Как искорки!
— Сквозь облака, — поддакнул Хома. — А ты случаем лбом о косяк не стукнулся? Может, искры из глаз посыпались?
— Где твои облака? Где? — вскипел Заяц.
— Ветром унесло. Я тоже ночью выглядывал.
— Звёзды считал, как Заяц? — хихикнул лучший друг Суслик.
— Рассвет караулил, — насупился Хома.
— Жаль, мы на наше состязание Крота не позвали, — неожиданно вздохнул Заяц.
— Да он же почти совсем не видит, — удивился старина Ёж.
— Вот и хорошо. Никто бы тогда последним не остался, — тихонько признался ему Заяц. — Я же косой.
— Переживаешь?
— А то!
— Не трусь, — приободрил Ёж.
— Как же мне не трусить, если я трус? — поразился Заяц.
— Начинаем, начинаем! — засуетился Суслик, влезая на пенёк. — Отсюда и будем в далёкую даль смотреть. Чур, я первый!
— Давай, — неохотно согласились Хома и Заяц. Суслик ещё и на цыпочки встал. И уставился куда-то далеко-далеко.
— Ну и что ты видишь? — не выдержал Хома.
— Краешек солнца, — важно ответил Суслик.
— И всё? — рассмеялся Заяц.
— Всё, — с достоинством молвил Суслик. — Дальше нет ничего.
Затем Хома встал на пенёк. И правда, дальше краешка солнца ничего не видать. Хитёр Суслик! Если бы он что-нибудь поближе увидел, можно было бы и поспорить. А тут — прямо тупик.
— А ты что видишь вдали? — ревниво спросил лучший друг. Дальнозоркий Суслик.
— Тоже краешек солнца, — буркнул Хома.
Теперь и до Зайца дошла очередь.
— Край солнца вижу! — гордо заявил он.
— То же самое, — сказал довольный Суслик.
— Нет, не то же! Вы оба только краешек солнца видели, а я — целый край. У меня край больше, — упорствовал Заяц.
Тут бы все перессорились, да Ёж их остановил:
— Попросту солнце уже больше вышло. Поднимается.
И вдруг добавил, даже не влезая на пенёк:
— Тучи идут.
— Тучи? Что? Где? — завертели все головами по сторонам.
— Где ты тучи увидал? — рассмеялся Хома. И осёкся.
Встающее солнце внезапно закрыла туча.
— Разве можно... заранее увидеть? — вытаращил глаза Суслик.
— Очень просто, — улыбнулся Ёж. — Если утром трава волнуется и росы нет, жди дождя. А вон погляди, мать-мачеха чёрной стороной свои листы повернула, значит, непременно набегут тучи. Правильно?
— Правильно, — смутился Хома. — Но ведь и мы это знали...
— А толку? — подмигнул Ёж. — А что вы ещё видите? Да не глядите в далёкую даль, вблизи посмотрите!
И почему-то в сторону деревни обернулся. И все туда посмотрели.
— Вижу! — воскликнул Хома. — Дым из труб не вверх трубит, а к земле стелется. Точно, дождь будет. Тучи и к нам придут. Молодчина — Ёж!
— Далеко Ёж видит, — восхитился Суслик. — Далеко... А сам в траве сидит.
— А вон, — показал Заяц на тропинку, — воробьи в пыли купаются. К дождю!
— Ласточки и стрижи низко летают, — заметил Суслик. — Всё понятно. Не надо далеко и глядеть. Так даже удобной.
Из рощи донеслось туканье Дятла.
— И ещё когда чётко слышны отдельные звуки, то... — начал Ёж.
— ...дождь приближается, — хором подхватили Хома, Суслик и Заяц.
— Ёж выиграл, — вздохнул Суслик. — Знать-то мы вроде многое знали, а далеко увидеть не смогли. Верно?
— Верно-то верно, — хитро сказал Хома. — Да только не выиграл Ёж.
— Как это? — обиделся старина Ёж.
— Ты же сам вчера соревноваться отказался.
— А зря, — насупился Ёж. — Я ведь не знал, что вы такие слепые.
И все расхохотались.
Вот так-то. Зорче всех тот, кто больше знает. Но этого мало. Ещё дальше видит тот, кто помнит всё, что знает.
Ну а выиграешь в любом состязании лишь тогда, когда от него заранее не откажешься.
Так и не выиграл никто. Зато многое узнали и многое вспомнили.

Это началось после того, как Хома Суслика от Коршуна спас. Суслик не уставал благодарить за спасение. И наедине. И при всех. Хома уже и не знал куда деваться!
Всему есть предел. Да только у благодарного Суслика предела не было. Чуть что, вновь и вновь начинает:
— Если б не ты...
Или:
— Спасатель ты мой!..
А то:
— Друзья, вы слышали, как он...
И так далее. Бесконечно.
Возможно, у него что-то с головой случилось со страха. Временно. Но это временное помрачение слишком затянулось. Спасай его после этого!
Пошёл Хома к Зайцу-толстуну. Посоветоваться.
— Что делать?
— Я пробовал его уговорить, — развёл лапами Заяц. — Ничего с ним не поделаешь. Терпи.
— Помнится, Волк Медведя за что-то взахлёб благодарил. Три дня! — угрюмо сказал Хома. — А на четвёртый Медведь дал ему такую затрещину, что Волк чуть на луну не улетел!
— Не вздумай, — встревожился Заяц-толстун.
— Сравнил! — вздохнул Хома. — От моей затрещины он и за порог не вылетит.
И направился к Ежу. Старина Ёж поумнее Зайца. Может, что и придумает.
— Тяжёлый случай, — покачал головой Ёж. — Только один выход и вижу.
— Какой? — оживился Хома.
— Снова вам поссориться.
— Пытался, — грустно произнёс Хома. — Не ссорится он.
— Тогда остаётся самое последнее, надёжное средство...
— Нет такого средства, — возразил измученный благодарностями Хома.
— Есть! Пусть теперь он тебя спасёт.
— От кого? — опешил страдалец.
— А это тебе выбирать. От Лисы, от Волка, — Ёж усмехнулся. — Потом ты его благодарить начнёшь. Вот он и отвяжется.
— А что! — загорелся Хома. — Думаю, подействует. Кого же выбрать?
— Волка. Он менее проворный.
— Ничего себе — менее! Если бы ты меня недавно от него не спас, я бы...
— И ты Суслику подражаешь?! — испуганно остановил его Ёж.
— Молчу, — послушно сказал Хома. — Само собой как-то вырывается, — пожаловался он.
— Значит, должен Суслика понимать. Эти всякие благодарности, видать, заразительные, — заметил Ёж. — От одного к другому передаются. — И добавил: — По воздуху.
— А может, он меня тоже от Коршуна спасёт?
— Коршун уже учёный. Не обмишурится. Второй раз вы его не проведёте.
— Ну Волк так Волк. Лиса поопасней.
Разработали они с Ежом план. Что означает: раз работали. А не два. Сразу придумали.
Хома должен пригласить Суслика на вылазку. За спелой земляникой. А раньше всего она поспевает на известной поляне в роще. Возле Волчьего логова.
Хома постарается привлечь внимание Волка. А когда убегать начнут, Хома нарочно приотстанет. И Суслик его спасёт.
— Великолепно! — восхитился Хома. — А если не спасёт? — неожиданно притих он.
— Спасёт, — заверил Ёж. — Он настоящий друг.
— А как спасёт? — настаивал Хома.
— Это уже его дело, — неуверенно ответил Ёж.
— А если Волк нас обоих заловит?
— Такого не бывало. Кто-нибудь из вас да убежит... — и Ёж осёкся.
— Продолжай, продолжай, — ласково попросил Хома.
Но продолжил за Ежа... Суслик. Он вдруг ворвался к ним и закричал:
— Ах, вот что вы задумали! — видать, случайно подслушал. Принесла его нелёгкая под дверь к Ежу.
— Мы просто балагурили, — смутился Хома.
— Тебя я прощаю, ты меня спас, — отмахнулся лучший друг. И подступил к Ежу. — А ты, а ты...
Он слов найти не мог от возмущения. Затем нашёл.
— Никуда Хома не пойдёт, — заявил он. — Не хватало ещё в лапы к Волку угодить!
— Правильно, — внезапно поддержал его старина Ёж. — Рискованная затея, каюсь.
— Да? — хитро сказал Суслик. — Значит, если всё так рискованно, то считайте — я Хому спас!
— Спас? — оторопел Хома.
— А как же! Могло всё плохо кончиться для тебя?
— Могло, — не покривил душой Хома.
— Но не случилось? Не случилось. А кто отговорил?
— Ты, — признал Хома.
— Выходит, я и спас, — торжествовал Суслик.
И действительно. Он, вероятно, не только Хому спас. Но и себя. Мало ли что могло произойти!
— Ишь, какой самоуверенный, — опомнился Хома. — А если бы я тебя спас? Во второй раз! А ты вот не дал мне.
Почесал Суслик затылок:
— Что ж тогда получается? Выходит, ты меня дважды спас, да?
— Нет, нет, — спохватился Хома. — На этот раз ты меня выручил! Ты!
— Не уверен, — пробубнил лучший друг. — Ты прав, наверно. Скорее всего, ты бы меня, растяпу, и выручил вновь.
Хома и Ёж дружно принялись его убеждать, что именно он спас. Настолько дружно, что Суслик вскоре — часа через три — поверил всё-таки.
И тут началось новенькое. От одной напасти избавились, другая навалилась.
Теперь всё время стал требовать Суслик:
— Ну-ка, Хома, расскажи при всех, как я тебя, приотставшего, от Волка спас.
Вынь да положь! Утром, днём и вечером. Ночами тоже пытался.
Неимоверное тщеславие его и погубило.
Однажды ночью припёрся он к Хоме, разбудил и привычно потребовал:
— Расскажи, как я тебя от Волка...
— Кому расскажи? — взревел спросонья Хома.
— Мне, — скромно попросил Суслик. — Я благодарный слушатель.
— Да я тебя сейчас!.. — вскочил Хома и схватил сковородку. На длинной ручке.
Суслика как ветром сдуло!
Больше он к Хоме не приставал. Не благодарил и не требовал благодарности. Вмиг стал прежним, нормальным Сусликом. Без всяких излишних причуд.
Об этом надёжном способе, со сковородкой на длинной ручке, почему-то Ёж умолчал.
Мог бы сразу сказать.

— Заяц пропал! — внезапно сообщил Хоме Суслик. Поздно вечером.
Не впервые пропадал Заяц. Всяко было. То Волку, то Лисе удавалось схватить толстуна. Везло ему, что они каждый раз сытые были. Про запас в кладовой у себя держали.
Находили его друзья, спасали. Да и сам он, бывало, удирал оттуда. А вот опять пропал!
Утром куда-то ушел. А уже темно и дома, в бывшей барсучьей норе, пусто. Хоть тыквой, а не шаром покати!
А ведь Заяц-толстун почти всегда засветло возвращался. Косой он все-таки. Темноты не любил. Впотьмах налететь можно — на низкое деревце или на высокий пень.
Нет и нет Зайца! Значит, новая беда случилась.
Надо искать. Хорошо, что луна светит.
— Найдем, — уверял Хому Суслик, когда они на поиски вышли. — Мы с тобой — всемирные следопыты.
Эк его разобрало!
— Всемирные? — приглядывался Хома к росистой тропе.
— А то какие! Все вокруг знаем: и луг, и рощу, и поле. Мало тебе?
— Меньше болтай, следы ищи.
— Нашел! — неожиданно замер лучший друг. -Смотри, Зайца след.
— Недавний, — задумчиво определил Хома.
— Почему думаешь?..
— Роса стерта. Глянь, а за ним — лисьи следы! — ахнул Хома.
— Тоже недавние.
— Так, так, так... Заяц бежит себе спокойно, а Лиса за ним крадется, — прошелся на четвереньках по тропе Хома.
— Как узнал, что он бежал спокойно? — придирчиво спросил Суслик.
— Ровные, одинаковые прыжки.
— А если б он ее заметил?
— Прыжки были бы другие. Большие. И вдобавок — из стороны в сторону, — разъяснил следопыт Хома.
— Теперь и сам вижу, — пропыхтел следопыт Суслик.
— Гляди-ка! — снова склонился Хома. — А за Лисой старина ёж появился.
— Его следы, — приник к земле Суслик. — Так и семенит!
— Что же выходит? — устремился дальше Хома. — Заяц бежит сам по себе, Лиса — за ним, а ёж — за ней. Думаешь, случайно?
— Не случайно. Ох, нет!
— Ох, да! — передразнил Хома друга. — Старина ёж ничего случайно не делает. Он случайно только в гости заходит.
— На обед, — хихикнул Суслик.
— Тихо ты! Спугнешь!
— Кого — Лису?
— Ежа, — загадочно ответил Хома.
И они вновь двинулись по тропе. По следам: быстрым — у Ежа, вкрадчивым — у Лисы, беззаботным — у Зайца.
— К орешнику идем, — приподнял голову Суслик.
— Теперь я понял, — вздохнул Хома. — Заяц недавно вернулся, к нам заглянул, а нас нет. Мы вечером в орешник ходили? Вот и отправился он нас искать. Тоже по нашим следам. Прежним.
— А где же они — наши?..
— Затоптали, — коротко ответил Хома.
— И ты их под другими не заметил? — сердито сказал Суслик.
— Я за нашими следами никогда не слежу, — отмахнулся Хома, убыстряя шаг.
— А чего ж мы Зайца на обратном пути не встретили?
— Забыл? Мы другим путем домой пошли.
— Точно. А почему Заяц так расхрабрился? Он же темноты боится.
— Он вечером за нами отправился, а не ночью. И, видать, заплутал. И еще, мы тогда не торопясь шли, и ему спокойно было от наших спокойных следов. Тсс, — снова предупредил Хома. — Орешник. Всемирные следопыты закружили по опушке. Судя по всему, Заяц погоню заметил. И заметался от Лисы. Туда-сюда, туда-сюда!..
Следы Ежа неотрывно тянулись за ними: за Лисой и Зайцем.
Но за орешником Зайцев путь оборвался. Вдруг. Бесследно. У Лисы и Ежа есть отметинки, а у него совсем исчезли. Значит, плохо дело.
— Сцапала Лиса, — выдохнул Суслик. — Я не ошибся?
— Лучше б ты ошибся! — в сердцах заявил Хома.
— Впервые от тебя это слышу, — уныло произнес лучший друг. — Может, прямо здесь его и съела?
— Косточек нет, — огляделся Хома.
— А если целиком проглотила?!
— Подавилась бы. Заяц у нас толстый, — повеселел Хома. — А раз не съела, то не все потеряно.
— Не все, — тоже приободрился Суслик. — Уж Лиса-то его не потеряет. Лишь бы уцелел!
И они опять пошли. Теперь — за Ежом и Лисой.
Лисьи следы стали заметней. Как бы поглубже. Понятно, добычу несет. Упитанную. Недаром Заяц-толстун вскормлен на больших морковках и капустных кочанах.
— Глянь! Еж от Лисы оторвался. И свернул в сторону.
— Куда это он?.. — встревожился Суслик.
— В обход, — почему-то довольно ответил Хома.
— А может испугался?
— Скоро узнаем, кто испугался! Что-то будет...
И они по лисьему следу направились. На пути им попалась канава.
— Гляди, — прошептал Хома. — Лиса не перепрыгнула, а пошла через нее. Тяжеленько с нашим Зайцем прыгать!
Миновали они канаву. И углубились в чащу.
— Что-то будет... — повторил Хома. И верно. Вдруг неподалеку раздался лисий визг, а затем — ее злое собачье тявканье.
— Караул! Ограбили! Среди бела дня... Тьфу, среди темной ночи! — заголосила она.
— Пошли обратно, — спокойно сказал Хома лучшему другу. — Заяц уже домой спешит. Раньше всех будет.
— Откуда знаешь? — изумился Суслик.
— Чего тут знать! Сначала Заяц дома окажется, а ёж позже нас придет.
— Позже?
— А у него ноги короткие. Зато иголки длинные, — странно заметил Хома.
Когда заявились они в бывшую барсучью нору, Заяц уже за столом сидел. И уплетал капустные кочерыжки. С хрустом!
— Это у него нервное, — определил Хома, подсаживаясь рядом.
— И у меня — нервное, — сел с ними Суслик. И безошибочно ухватил самую крупную кочерыжку.
Затем старина ёж притопал. И тоже удобно устроился за столом. Будто только что вышел.
Так они молча целую гору вкуснятины уплели.
— Сам капусту крошил? — огляделся иж. — И где она?
— В кадке, в кладовочке, — отвалился от стола Заяц-толстун. — Ой, спасибо тебе, ёжик, спасибо! — опомнился он. — Если б ты не подкатился к Лисе под ноги...
— Ладно-ладно, — фыркнул ёж. — Привычное дело.
— Твой коронный номер? — восхитился Хома. — Подкат слева и подкол справа! В прошлый раз и меня выручил.
— А мы за вами шли, — затараторил Суслик. — Если бы не он, мы бы и сами... Все засмеялись.
— А что! — напыжился Суслик. — ёж у меня Зайца перехватил.
Все снова засмеялись.
— А вы пойдите и посмотрите, — расшумелся Суслик. — Там все нашими носами перепахано. По следам ползали! Сами увидите!
— Сегодня я не пойду, — наотрез отказался Заяц. — Устал.
И на радостях откупорил заветную бутыль — с морковным соком.
— Да здравствует дружба!
— И острый глаз друзей! — добавил старина ёж.

Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.
Звали его — Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина ёж от древнего Ворона слышал.
Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!
— А как со злом бороться? — спрашивали у него.
— Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, — чистым голосом отвечал Орлик. — И тогда для недоброго и места не останется. Злое — не
главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей... И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..
По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки — сочувственно. Волк и Лиса — насмешливо. А Коршун — раздраженно.
Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.
Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..
Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.
Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.
— Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!
Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.
А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..
Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.
— Ну тебя! — наконец сказал он кроткому Орлику. — Больше ко мне не прилетай, — и чуть не всплакнул. — А то я управлять не смогу. Жалко теперь мне всех. А затем сурово добавил:
— Можешь говорить что хочешь. Разрешаю. Но если что скажешь не так, связать тебя прикажу. И на земле, и в воздухе, — выразительно взглянул он на Лису под сосной и на Коршуна на сосне.
— Ничего злого я никогда не скажу, — своим чистым голосом ответил Орлик. — А что до меня... Меня ты можешь связать, а доброе слово ни за что не свяжешь.
И полетел себе дальше, в другие края, неся с небес доброе слово с добром.
Не раз потом вспоминали Орлика Хома с друзьями.
— Долго ему придется летать, — сокрушался однажды Суслик, — и убеждать нас, бесчувственных.
— Тебя! — не удержался Хома.
— Все хорошее, доброе долго делается, — сказал им старина иж, — только злое — быстро.
— Доброе долго делается, — задумчиво согласился Хома, — зато надолго остается.
— Навечно, — застенчиво улыбнулся Заяц-толстун. — Сами подумайте: сделал что-то плохо, взял и переделал. А когда оно хорошо, оно и вечно. Доброе переделывать не надо.
— Как орешник, — прислушалась к их разговору Белка с дерева. — Всем свои орешки дает. Его никак не приукрасишь!
И ускакала, раскачивая ветки.
— Как орешник... — проворчал Суслик. — Как я! — И посмотрел на Хому. — С тобой.
Добрый он, Суслик. Не забыл и про Хому.
— Ну, что такое — злое? — внезапно сказал рассудительный иж. — Проверь наоборот и будет — незлое. Еще не значит, что доброе. Выходит, никакое. Ненастоящее.
— И чего?.. — навострил уши Заяц.
— Теперь проверь доброе. Получишь — недоброе. Значит, злое! Доброе — самое главное. Основное. Настоящее!
— А помнишь, Хома, как ты Коршуна из капкана спас? — встрепенулся Суслик. — Хоть он и злой, зато жив остался, по-доброму!
Так они говорили. И Орлик был незримо с ними.
Непросто понять... Все на Земле временно. Было и прошло. Есть и проходит. Будет и пройдет.
А все доброе останется. Доброе сильнее всего.

Прибежал Хома к ручью. Окунулся пару раз. В их местах это называется — «искупнуться». Искупаться — другое дело. Может, и долгое. А «искупнуться» — раз, два, и готово!
Тут и дождик заморосил. Он был такой мелкий, что казалось: над самым ручьем прыскают, мельтешат бесчисленные комарики.
Вдруг на том берегу Хорек появился. Любитель кур. Давненько его не было видно. Даже слух прошел, что его как-то в курятнике заловили. В капкан, мол, попал. Да, видать, капкан на него еще не изготовили.
— Ты домой? — спросил Хорек Хому.
— А куда же? — ответил Хома. Они, конечно, ни друзьями, ни приятелями не были. И потому не здоровались.
— Ты уходишь, а Хорек остается, — капризно сказал Хорек. Он всегда говорил о себе как о постороннем.
— Дождь сейчас всерьез зарядит! — передернул плечами Хома.
— Вот-вот, ты домой, а Хорек будет здесь мокнуть.
— У тебя же шубка — водонепроницаемая, — с усмешкой заметил Хома.
— Ты-то уходишь, а Хорек должен свою шубку под дождем портить, — снова заныл Хорек. — Единственную.
— Чего ты хочешь? Не пойму.
— Поговорить охота. Давно не виделись. Хорек давно ни с кем не виделся, — вздохнул Хорек.
— А получше погоду не мог выбрать?
— Погоду не выбирают. Погода сама нас выбирает, — умно определил Хорек.
— Ладно, говори. Да побыстрей. — и Хома голову от дождя лопушком прикрыл.
— А о чем? — спросил Хорек.
— Ты же поговорить хотел, а не я.
— Вот так сразу Хорек не может, — обиделся Хорек. — Ты меня расспроси: где был, что видел, что со мною случилось.
— Где был? Что видел? Что случилось? — нетерпеливо спросил Хома.
— Слишком много вопросов, — покачал головою Хорек. — С ходу на них Хорек не ответит.
— Да брось ты! — рассердился Хома. — Коротко можно ответить. Ты одно, самое главное, слово скажи.
— Какое? — заинтересовался Хорек. — Хорек такое слово не знает.
— Нет, знаешь.
— Не знает Хорек! — горячо убеждал Хорек.
— Знает!
— Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! — взмолился любопытный Хорек.
Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.
— Сказать? — набивал себе цену Хома.
— Скажи! Скажи Хорьку!
— Про все: где был, что видел, что случилось, -можно ответить просто. Легко!
— Как? Как?
— Живой! — сказал Хома. Легко и просто.
— Ве-е-рно... — изумился Хорек. — Именно это я и хотел тебе сказать. Живой! — воскликнул он.
И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.
— До чего же точно, — бормотал он. — Изумительно.
И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:
— Привет! Как дела, пропащий?
— Живой! — гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: — Хорек живой.
И впрямь до чего же точное слово! Главное!

— Я однажды ушам своим не поверил, — рассказывал Суслик Хоме. — Иду в рощу, слышу — позади паровоз шумит. Чук-чук-чук-чук!.. Хотел я удрать, но не стал. Не поверил. И правда, мимо меня всего лишь мальчишка пронесся. Он паровозу подражал: локтями дергал и громко чучукал!
— Зря не поверил, — ответил Хома. — Все равно задавить мог.
— Но не задавил же!.. Слышь, а можно и глазам своим не поверить?
— Можно, — солидно кивнул Хома. — В темноте. Кромешной.
— Еще неизвестно, — уклончиво заметил Хома. Но вскоре довелось им это узнать. Убедиться воочию. Светлым солнечным днем. Светлее не бывает! Пришли Хома и Суслик в рощу. За орехами. И видят... Глазам не верят. Сидит под дубом Медведь. И кочан капусты ест. Суслик ахнул.
— Неужели медведи капусту едят? Не верю!
— Тут что-то не так, — произнес Хома.
— Как — не так? — разволновался лучший друг. — Слепой, да? Сам не видишь? Хорошо, что Зайца с нами нет. Он бы умер от огорчения. Еще один охотник до капусты — и какой!
— Не тарахти, — прервал его Хома. И подошел к Медведю:
— Приятного аппетита!
— Скажешь тоже! — пробурчал Медведь. — Только сверху — приятно. Принюхался Хома:
— Медом пахнет.
— Слабо пахнет, — поморщился Медведь. — Меду мало, капусты много. Медом не наешься, а капусту не люблю. А есть-то охота. Пришлось ее медом обмазать.
— И пошла?
— Идет помаленьку, — вздохнул Медведь. Уловил Хома пальцем упавшую с кочана капельку меду. И мазнул ее обратно на капусту.
— Спасибо, — буркнул Медведь.
— Должок за недавний суд возвращаю, — ухмыльнулся Хома.
— Ну-у, — разочарованно протянул Суслик. — А светлым днем? Солнечным? Наверняка нет!
А Суслик лишь головой покачал:
— Вот и верь глазам своим!
— А что я тебе говорил? — хмыкнул Хома.
— Ты сказал: «Еще неизвестно». И все. Значит, не знал.
— Зато ты сейчас знаешь.
— А вы не поверили, что я капусту наворачиваю? — расхохотался Медведь. — Ну, уморы!
— Я теперь не поверю, даже если увижу Лису с морковкой, — проворчал Суслик.
— А я поверю, — подмигнул Хома. — Подумаю и решу: неспроста она с морковкой выставляется. Видать, Зайца подманивает. Думать надо!
И Хома звонко-презвонко постучал кулачком по лбу Суслика. Не один бедняга Суслик, но и Медведь удивился странному звону.
— Слышал? — осторожно потрогал свой лоб Суслик. — Выходит, у меня голова пустая? — расстроился он.
— Силен звон! — пробасил Медведь.
— И ушам не верьте, — Хома разжал кулачок. В нем оказались спелые, твердые орешки. Они-то и звенели.
— Во! — поразился лучший друг.
— Сам же вчера говорил, что ушам верить нельзя, — напомнил, смеясь, Хома.
— А чему же верить? — упал духом Суслик. — Вместо паровоза мальчишка бегает, вместо меда Медведь капусту ест, вместо головы орешки звенят. Сплошная путаница!
— Нюху тоже нельзя доверять, — прогудел Медведь. — Я знавал хорька, который в жилетке из куриных перьев на охоту в курятник ходил. Там его по запаху за своего принимали!
— Ничему верить нельзя, — вконец ошалел Суслик. — Ни тонкому слуху, ни зоркому зрению, ни сильному нюху...
— Верить можно только своей умной голове, — мудро сказал Хома.
— И моей, — скромно добавил Медведь.
— А моей? — жалобно прошептал Суслик.
Они промолчали.
А ведь и правда: голова — всему Голова. И зрению, и слуху, и нюху.
Все на ней держится. Не только глаза, уши и нос.

Мало того, что Медведь был самый большой и сильный. Он еще был и Главный судья в их краю. Судил, рядил, все споры решал. Когда хотел. В свободное, от поисков дикого меда, время. Или от иных, таких же важнейших забот.
Обратилась Лиса к Медведю: осудить Хому. Строго наказать, чтобы другим неповадно было. За что? А за все!
Мешает он ей, Лисе, на Зайца охотиться, на Суслика, и даже на Ежа. И на него самого — Хому.
Это раз!
Насмехается над нею, Лисой. Рыжей называет. Рожи издали корчит. А вблизи язык показывает. Большой язык. Хотя сам и маленький.
Это два!
И вообще его давно пора к порядку призвать. За нахальство и живучесть.
Это три!
Прямо неистребимый какой-то. Из любого положения выкручивается. Основной закон нарушает: «Сильный всегда прав».
Это четыре!
Много себе воли взял. Много себе хомяк позволяет. Ну ладно, он всегда удирает, спасается. А других зачем спасает? Что если все звери-зверьки подражать ему станут?
Пять!
Пять обвинений, полагала Лиса, хватит с лихвой.
И так она надоела Медведю своим нытьем, что он в конце концов суд созвал.
Большую поляну заполнили жители рощи, поля и луга. Пришли все кому не лень. Кабану, например, было лень, и он не пришел.
— Глупое дело — по судам шляться, — прохрюкал он болтливой сороке. Она приглашала всех на редкое зрелище.
Последний суд был месяц назад. Вернее, мог быть. Над коварным Шмелем. На него случайно Медведь сел. Шмель успел-таки ужалить напоследок. И погиб. Поэтому дело замяли. Поскольку тяжелый Медведь его задавил.
Итак, назначили суд над Хомой.
На суд его не привели. Он храбро явился сам. И взобрался на пенек, чтобы все видели.
Медведь же восседал на поваленном дереве. И важничал. Большую голову то одной, то другой лапой подпирал.
— Пощады не будет, — бормотал Медведь, скорый на расправу. — Я сердитый, но справедливый.
Сначала дали слово Лисе.
Она бегло перечислила все обвинения. Бегло -потому что бегала вокруг подсудимого, пока зло обвиняла.
И закончила так:
— А еще — непочтителен со старшими!
— Отметаю, — тут же прогудел сердитый, но справедливый Медведь. — Со мною он почтителен.
— Почти почтителен, — лукаво ввернула Лиса.
— Почти почтите... — не сумел повторить Медведь. — Ты нам голову скороговорками не забивай! — возмутился он. — Ты не дома!
Затем разрешили выступить Хоме.
— Я спорить не буду, а то надолго затянется. Лишь об одном прошу. Можно я судей сам выберу? — спокойно сказал он. А глазки хитрые-хитрые.
— Тебе меня мало? — пробурчал Медведь. — Ну хорошо, согласен.
Такое, в общем, бывало.
— Но только дружков не выбирай, — подчеркнул Медведь, сурово посмотрев на всех. — Знаю я их!
— Вы всех знаете, — услужливо поддакнул Волк. Он сидел справа от него. На подхвате.
— Пусть решат мою судьбу, — звонко начал Хома, — пусть решат... муравьи.
А вот такого еще не бывало. Никогда. Все засуетились, зашумели. Кто-то выкрикнул:
— Слишком маленькие!
— Цыц! — пробасил Медведь. — Муравьи — маленькие, зато кусачие. Мало не покажется! -мрачно взглянул он на Хому. — Выбрал, потом не жалуйся.
Приказал он как Главный судья муравьев позвать. Пятерых, по числу обвинений.
Объяснил им, что к чему.
— Действуйте!
Они, конечно, подчинились. И давай стараться. Ползали по Хоме. Заглядывали ему в глаза. Тихонько совещались между собой.
— Строго судите! Пожалеете подсудимого, себя пожалеете, — пригрозил Медведь, — я тогда весь ваш муравейник растопчу!
Наконец муравьи объявили решение. Приговорить Хому к штрафу: один лесной орех — Лисе, одну каплю меда — Медведю! Лисе — за убытки, Медведю — за беспокойство.
— Чего-чего?! — взвизгнула Лиса.
— Каплю меду?! — оторопел Медведь. На что маленькие муравьи смущенно ответили:
— Сами понимаем, штраф ого какой! Огромный! Но мы ведь строго его судили.
— Все! — рявкнул в сердцах Главный судья. Тем и закончился суд.
Хома сразу сорвал с ветки орешек. И с поклоном вручил остолбенелой Лисе. А Медведю меду пообещал. Целую каплю.
— Знал, кого в судьи выбрать! — восхищался Суслик по пути домой с осужденным.
— Для муравьев все, что ни возьми, огромно! -ликовал Заяц-толстун.
А старина ёж солидно заметил:
— Справедливое решение. Ни за что судили, ничего и не получили.

Суслику все время чего-то не хватало. То еды, то питья. То солнца, то дождичка. То еще чего-то.
Хорошего — ему всегда мало. Даже если много. А плохого — ему всегда много. Даже если мало. Не угодишь!
Зашел как-то утром Хома к Суслику. Лучший друг свои бутыли с березовым соком пересчитывал.
У него от тех бутылей кладовка ломится. А он бурчит:
— Маловато весной заготовил.
— Пошли за орехами, — сказал Хома.
— Пошли, — оживился Суслик. — У меня их тоже мало. Всего три мешка.
Погода стояла теплая. Чудесная погода.
— Жарко, — привычно занудил Суслик. — Давай сначала на ручей завернем, искупнемся.
— Давай, — согласился Хома.
Он и сам-то любил поворчать. Но не тогда, когда дельное предлагают.
Подошли к ручью. Суслик воду ногой попробовал.
— Брр! Холодная...
А затем Хома его из воды выгнать не мог. До посинения плавал Суслик. И потом на берегу дрожал.
— Солнце с-совсем не греет! И уселся на самом солнцепеке. Сидел, пока не задымился.
— Ну и печет! Прямо пекло какое-то! — заныл он. Для него все на свете не так устроено.
Отправились, наконец, за орехами. Теперь уже и впрямь по самой жаре. И, пока еще недалеко отошли, Суслик раза три бегом возвращался. Окунуться.
В орешнике он опять заныл:
— Лучшие орехи — очень высоко. Только для белок!
Вот чудила! Самые лучшие орехи — внизу. На ветках у земли. Там никто не ищет. Все бросаются к тем, что на виду. А внизу-то их полным-полно!
Хотел было Хома ему показать, но...
— Лиса! — вскричал Суслик. Бухтеть бухтит, а начеку.
Чудом, как всегда, сумели удрать. Лишь клочок шерсти успела Лиса у Суслика вырвать. На ходу.
— Семь шкур сняла! — ощупывал Суслик себя дома, в норе. А сам жив-живехонек.
— Лиса и та тебе не угодила, — попенял Хома.
— Как? — оторопел лучший друг.
— Семь не семь, а одну шкуру вполне могла снять!
— Вон ты как! — обиделся Суслик. — Мне плохо, а тебе хорошо?
— И тебе хорошо! — подчеркнул Хома. — Это нам свыше дано, — загадочно добавил он.
— Свыше?
— А то как же! Все свыше дается: и вишни, и горох, и орехи... Они же вверху. Даже к тем орешкам, что внизу висят, нам тянуться надо.
— Верно, — озадачился Суслик.
— А солнце? Выгляни из норы. Оно сверху греет!
Суслик подумал.
— Ну а нора? — коварно заметил он.
— И нора. Она сверху вниз идет.
— Правда, — прошептал Суслик. И, расщедрившись, угостил Хому березовым соком. Полную чашку налил. Большую.
— Гляди-ка, — вновь удивился он. — И сок сверху льется. А не снизу вверх.
— Именно!
— Ну ладно. Все нам свыше дано. А кем?
— До чего же ты непонятливый! Я уже давно про это говорил, когда Великую тайну открыл. Помнишь?.. Кто все на свете создал и устроил, Тот и дает.
— Но Его же не видно!
— Как — не видно? — всплеснул лапами Хома. -Да ты выйди и оглянись вокруг. А земля, вода, деревья и воздух — откуда взялись?
— Но Его-то не видно, — снова заметил Суслик.
— Погоди, ты разве никогда не заходил ко мне поболтать ночью? — терпеливо спросил Хома.
— Заходил. И сразу уходил. Если ты спал.
— И ты меня видел?
— Не видел. Темно...
— А чувствовал, что я дома?
— Конечно.
— А как ты узнавал? — допытывался Хома.
— Ты дышал.
— А бывало так, что и дыхания моего не слышал?
— Бывало, — кивнул Суслик. — Сверчок заглушал.
— А без сверчка?
— Тоже, — растерялся лучший друг. — Странно. Помнится, вхожу, темно, не слышно ничего. А все равно чувствую — здесь ты. Когда тебя нет, нора будто и не та. Пустая, что ли.
— Вот! Не видно, не слышно, а ты все равно чувствуешь. А теперь широко подумай, с размахом. У меня — всего-то нора, а у Него -весь мир! И это так же чувствуется. Только настройся и сразу поймешь: Его неслышное дыхание — повсюду, — проникновенно сказал Хома. -Во всем!
— Теперь понял, — притих лучший друг. — Повторить сможешь? — встрепенулся он.
— Нет, — покачал головою Хома. — А вот другое скажу. Как Он о тебе, дурашке, заботится!.. Живи и не скули. Радуйся.
— Говоришь, обо мне заботятся? А Лиса у меня шерсти клок выдрала. Хороша забота!
— Глядите на него! — поразился Хома. — Вновь уцелел, ни разу его не съели, а еще и жалуется!
— Я не жалуюсь, — спохватился Суслик. — Я просто так.
— Если б тебе, хоть иногда, не доставалось от Лисы, ты бы вконец обнаглел и обленился, — убежденно произнес Хома.
Суслик вновь глубоко задумался. И затем вздохнул.
— Ты прав, пожалуй.
Глубокие мысли ему трудно давались. Очень.
— И как ты до всего этого додумался? — с уважением взглянул он на Хому.
— Много думал...
Они умолкли.
За входом в нору слабо посвистывал ветерок. Солнечные зайчики мельтешили на пороге. В кладовке запел сверчок.
И было хорошо.

Брать в долг легко. А отдавать неохота. Тяжело. Зачастую и отдавать-то нечего. А уж если есть кое-что, то вернуть трудно. Лучше как бы забыть. И жить себе преспокойно, пока сто раз не напомнят.
А может, и вовсе не станут вспоминать. Был такой случай. Занял Хома у Суслика полную кастрюлю гороха. И целый месяц ждал, что Суслик ему напомнит.
А Суслик ни гугу.
Не выдержал Хома. А кто бы выдержал!
— Чего горох назад не требуешь?
— Какой горох? — удивился Суслик.
— Я у тебя брал? — рассердился Хома. — Было, — наконец вспомнил Суслик. — Я свой должок тебе отдавал.
Вот и пожалуйста. Оказалось Хома не брал, а забрал. А он и забыл давно, что Суслик ему должен. Кастрюлю гороха.
Так что иногда забывают про долги. Поэтому и не спеши возвращать. Глядишь, крепче забудут.
Но долг долгу рознь. Когда просто так берешь, по-соседски — это не в счет. Они тоже забегают за какой-нибудь петрушкой. То и дело. А то и без дела.
Долгом считается что-то серьезное, о чем приходится нехотя говорить: «Дай мне, пожалуйста, я тебе верну». И хочется добавить: «Возможно». Возможно, верну.
И берешь тогда — если дадут, конечно! — не чепуху какую-то, а пузатый мешок харчей. Или хотя бы полмешка.
Зашел как-то Хома к запасливому Суслику:
— Дай мне, пожалуйста, гороху. Дождь зарядил. Кончится, схожу на поле и верну.
— Дождь кончится или горох? — деловито спросил Суслик.
— И дождь, и горох.
— Много дать не могу. Запасы слабые. Но пару горстей дам.
— Твоих или моих горстей? — колко уточнил Хома.
— Твоих. Твои меньше, — улыбнулся Суслик.
— И на том спасибо, — сухо сказал Хома, пожалев, что говорил «пожалуйста». — Завтра я тебе три отдам! — подчеркнул, что ничем ему не обязан.
2 + 1 = 3
А дождь не прекращается...
Съел Хома горох. Снова пришел к Суслику.
— Дай еще три горсти, — гордо попросил он. — Отдам за них пять!
3 + 2 = 5
— А те три, вчерашние? — хорошая память у Суслика.
— И те отдам, — небрежно заметил Хома. — Будет — восемь! 5 + 3 = 8
— Но ведь ты сегодня три обещанных не вернул! Значит, за них — тоже пять. Выходит, за тобой — десять.
5 + 5 = 10
Вот когда Хома пожалел о своей щедрости. Дернуло его за язык!
Дал ему Суслик еще три горсти гороха. Так и быть.
— Завтра десять вернешь, — предупредил. — А не вернешь, за тобой двадцать будет.
10 + 10 = 20
И где он счету научился? Все время прикидывался — плохо считать умеет.
— Двадцать так двадцать, — пробормотал Хома, чувствуя, что его гордость слишком уж расточительна.
И главное, Суслика ни в чем обвинить ев нельзя. Сам такое затеял. На свое разорение.
А дождь все идет... Опять пришел Хома.
— Не могу я сейчас двадцать горстей отдать, -проворчал он. — Дай еще три, станет за мной двадцать три.
20 + 3 = 23
— Ошибаешься! — возразил Суслик. — Двадцать ты не скоро вернешь. Прибавим двадцать, и будет сорок.
20 + 20 = 40
Хома мрачно потупился.
— И на сегодняшние три, — продолжил Суслик, — пару горстей накинуть надо. Как обычно. И получится сорок пять.
20 + 20 + 3 + 2 = 45
— Сорок пять! — схватился за голову Хома. — Да это ж мешок целый! За твои жалкие горсти ты меня с протянутой лапой по миру пустишь! Ладно, согласен, — буркнул он.
— Задавака! — рассмеялся Суслик. — Я не жадничал. Я поглядеть хотел, до чего ты дойдешь. Гордый какой! Так никогда бы не рассчитался. А ты... Попросил бы и получил. И все тут.
— А отдавать?.. — устыдился Хома.
— Отдал бы когда-нибудь. А не отдал — что ж теперь? И меня выручишь в трудную минуту. А ты задаешься. Я, мол, не просто беру, а с большой отдачей. Тоже мне благодетель!
Молчит Хома. Отвернулся. А Суслик по новой:
— Разве можно так с друзьями? Хорошенького ты мнения обо мне. Спасибо!
— А что ж ты меня не остановил?..
— Я думал, ты сам остановишься.
Вконец стало стыдно Хоме. Он готов был сквозь землю провалиться. Но он и так под землей был — в норе у Суслика.
— Все! Прости меня за дурь, — виновато вымолвил он. — А за весь твой горох я вдвое больше отдам, не беспоко...
И умолк.
А затем расхохотался. Дошло!
Нет, не исправишь Хому. А ведь на целых полгода старше Суслика.
— С тобою в любой дождь весело! — улыбнулся лучший друг.
Очень верно. Об этом можно хоть сто раз -и еще сто раз — повторить:
100 + 100 = 200!
Все друзья на месте.

Помните историю о скворце Скворушке? Он после внезапной бури всю родню потерял, а Хома и Суслик его вырастили. И потом он осенью в Африку улетел. В Северную.
Так вот, вернулся Скворушка на другой год. Весной. Не забыл приемных родителей — Хому и Суслика. Хотя и отдельно от них поселился. В свободной норке на Ласточкином обрыве над ручьем.
Нет-нет да и залетал он то к Хоме, то к Суслику. А то и к ним обоим, если они вместе были. И милым скрипучим голоском рассказывал про опасное Африканское путешествие. О невероятных зверях и птицах. Об удивительных деревьях и вкусных плодах.
Хома и Суслик готовы были его целыми днями слушать. Неделями. И даже годами, если б такое было возможно.
У взрослого Скворушки теперь была своя жизнь. Свой дом. Свои друзья. Все реже и реже навещал он Хому и Суслика.
— Хорошо, хоть помнит, — успокаивал Суслик Хому. — У него и без нас всяких птичьих забот хватает.
Все верно, все правильно. Да только грустно почему-то.
Ну, это ладно. На то и родители, пусть и приемные папы, чтобы по взрослым детям скучать. Лишь бы с ними никакой беды не случилось!
А тут узнали они, что в последнее время Скворушка вдруг повадился в деревню летать. Конечно, там прокормиться легче. Зерном в амбарах, крошками в столовой.
Разных воробьев и ворон еще можно понять. Они вечно возле людей пасутся. И даже зимой на юг не улетают.
А ведь Скворушка — вольная птица! Не какой-то бездельник и попрошайка. Ему лодырничать не пристало. Он обязан сам о себе заботиться. А не то совсем разучится корм добывать.
Да разве убедишь? Жизнь такая пошла. Несусветная! Даже гордые красавицы чайки в последнее время перестали рыбу ловить. Больше на свалках тучами колготятся. Объедки собирают.
А ведь это может плохо кончиться. Вон ручные коты, привыкшие жить на всем готовом, перестают и мышей ловить.
Кстати, о котах. Вернее, об одном деревенском толстом Коте. Нахальном и наглом. Хитрющем!
Мышей этот Кот никогда не ловил. Родился он в зажиточном доме. И жил припеваючи. Пел. И сыто мурлыкал.
Зачем ему мыши? Зато он ловил глупых, доверчивых птиц. Он считал их особенно вкусными. Вроде курятины. Хоть его и кормили разной домашней едой, но всяких курей ему к обеду, конечно, не подавали.
Вот и стал он в деревне опасным охотником на пернатую дичь. Любую!
Поэтому Хома и Суслик еще и боялись, что лодырь Скворушка бесславно погибнет в зубах у другого лодыря. Кота.
Но никакие просьбы и уговоры — в деревню не летай! — на Скворушку не действовали. Не ваше, мол, дело. Сам знаю!
Молодой совсем. Непутевый. Чем больше его убеждаешь, тем упрямей становится.
— Да вы и сами вроде бы вольные, — сказал он как-то. — А зерна с поля таскаете? За горохом шастаете? Огороды теребите? И ваш дружок Заяц тоже хорош! У людей морковку тырит.
— Но зато мы все не попрошайки, — гордо возразил Хома. — По деревне не ходим с протянутой лапой!
— А набеги на поля и огороды — это другое дело, — запальчиво подхватил Суслик. — Благородное!
— А разве и вам никакие опасности не грозят? — не сдавался Скворушка.
— Лучше погибнуть от диких разбойников — Волка, Лисы или Коршуна! — чем от Кота домашнего, — убежденно заявил Хома.
А Суслик снова поддакнул:
— Нас на полях даже подстрелить могут из ружья. Двуствольного. Тоже благородная, почти героическая смерть!
— А трепыхаться в зубах у деревенского Кота — просто унизительно, — угрюмо добавил Хома. — Стыдно. Брр! Весь он какой-то рыхлый, дряблый...
— И смурной, — ввернул Суслик.
— Да ну вас! — и Скворушка улетел. Возможно, опять в деревню.
— В тебя лодырь, — вгорячах сказал Хома Суслику.
— Почему — в меня?
— А больше не в кого, — невозмутимо ответил Хома.
Он думал, что лучший друг спорить начнет, возмущаться. Но тот внезапно ударил себя кулачком в грудь:
— Точно. Я один виноват. Не углядел я за ним.
Хоме сразу стыдно стало.
— И я виноват, — признался он. — Оба мы виноваты. — Всю вину на себя он не взял. Не Суслик.
Вышли они из Хоминой норы. И вдаль посмотрели. В сторону деревни.
Неожиданно какой-то Воробей рядом сел.
— А там, — зачирикал он, — Кот вновь на охоту вышел. Вот с такой булкой! — растопырил он крылья. — Ваш недотепа к ней подбирается!
— Недотепа? — вознегодовал Суслик.
— А то кто же? Он еще неопытный, порядков наших не знает.
— За мной! — оглянулся на Суслика Хома. Он уже во всю прыть несся к деревне.
Первым, кого они увидали у околицы, был тот хитрый Кот. Он валялся, мертвее мертвого, на зеленой травке. А между раскинутыми лапами у него лежал большой огрызок булки. Где-то стянул.
Вовремя поспели Хома и Суслик.
Около Кота, пока еще на расстоянии, прохаживался внимательный Скворушка. Кругами ходил, присматривался.
— Не подходи, родимый! — вскричал Хома. -Кот притворяется!
— На приманку ловит! — проголосил Суслик.
— Откуда знаете? — беззаботно откликнулся их питомец. — А по-моему, давно готов. Мухи над ним вьются.
— Мухи над булкой вьются. Да ты глянь, ухо у него вверх торчит! — завопил Хома.
— Наверно, уже окостенело, — отмахнулся крылом неслух.
— А почему ж оно подрагивает?
— От ветра, — небрежно отозвался скворец.
— Ветра нет! Не подходи!
Неслух опять отмахнулся. Другим крылом.
— Скажи ему, — беспомощно попросил Хома лучшего друга.
— Ты не знаешь Кота, как мы его знаем! -крикнул Суслик. — Ты с ним мало знаком!
— Вот и узнаю поближе, — храбрился Скворушка, скакнув поближе.
Кот не шелохнулся. Хома поднял на обочине осколок стекла.
— Резать его собираешься? — ужаснулся Суслик.
— Отстань!
И Хома направил на Кота солнечный зайчик. На его большой закрытый глаз.
А Скворушка мелким подскоком все подбирался к лакомой булке.
И Хома тихонько подкрадывался к Коту. Солнечный зайчик становился острей и острей. Вот-вот веко у Кота задымится!
— М-мяу! — взвыл Кот. И закрылся лапой.
— Живой, собака! — воскликнул Суслик. Словно еще сомневался.
Схватил Скворушка кусок булки и взмыл вверх.
— Пошли, — позвал Хома Суслика. — Дело сделано.
Скворец догнал друзей по дороге домой.
— Угощайтесь, — предложил он свою добычу. — На всех хватит!
— Хватит? — и Хома с размаху отшвырнул подачку. — С меня хватит!
— И с меня! — поддержал его Суслик.
— И с меня, — виновато признался Скворушка. — Я и правда думал, он мертвый. Надо же, такое и в Африке не встретишь!
— Это тебе — Россия, — сурово произнес Хома.
— Правильно ты мне говорил: «Никогда глазам не верь!», — уважительно напомнил ему Скворушка.
Хома важно посмотрел на лучшего друга.
— А ты не раз предупреждал: «Будь всегда начеку!» — обернулся к Суслику поумневший скворец.
Теперь лучший друг свысока поглядел на Хому.
— Молодец! — похвалил Хома Скворушку. — Значит, больше в деревню ни ногой? То есть, ни крылом?
— Договорились? — радостно подпрыгнул Суслик.
Им хотелось лишний раз услышать приятное от сынка.
— А разве мы об этом договаривались? — удивился Скворушка. — Я просто сказал: хватит с Котом играться. А деревня тут ни при чем.
— Вот как! — резко остановился Хома. — Если ты будешь лодырем жить, мы будем каждый день в деревню ходить. За тобой!
— Ага, — подтвердил Суслик. — Тебя спасать. И в столовой, и везде!
— Да вы что? — испугался за них Скворушка. — Я-то в любой миг улететь могу, а вас, глядишь, коты схватят! Или собаки!..
— Хочешь этого? Будет! — мрачно сказал Хома. — Ты меня знаешь.
— И меня знаешь, — ревниво добавил Суслик.
— Угрожаете?!
— Предупреждаем, — спокойно заметил Хома. — Погибнем, но не отступимся.
И столько уверенности было в его голосе, что и Скворушка поверил. И вздохнул.
— Ладно. А не то я за вас изведусь от страха.
— Давно бы так, — подобрел папаша Хома.
— Давай не изводиться вместе! — воскликнул папаша Суслик.
— Наградила меня судьба родителями... — снова вздохнул Скворушка. — Пока!
И домой умчался. На Ласточкин обрыв.
— Слыхал, как он нас похвалил? — довольно спросил Хому Суслик. — Мы ему как награда!
Больше скворец не летал в деревню. Не гонял лодыря, как говорится.
А вот на далекие Вишневые сады он, конечно, налетал. Вихрем. Со всеми дружками. Спелые вишни ух какие сладкие!
Но это достойное увлечение. Хотя и очень опасное. Сады, уж точно, с ружьями охраняют. Двуствольными!
Вишни клевать — никак не запретишь. Скворцы их страсть как любят! Хлебом не корми — вишни подавай! Благородное занятие.