Форум педагогических идей

Одно время воробей и лиса были закадычными друзьями. Куда лиса бежит, туда и воробей летит.

— Братец воробушек, — говорит как-то раз лиса, — хочешь, давай вместе посеем пшеницу?

— Хочу, кумушка.

Посеяли пшеницу. Выросла она, поспела. Пришла пора убирать урожай.

Воробей с лисой начали жать с самого утра. Но вот солнышко припекать стало, а лиса-то была всем лентяйкам лентяйка, и надумала она схитрить.

— Братец воробушек, — говорит, — ты жни, а я пойду вон на ту горку, буду небо подпирать — боюсь, как бы оно не упало. Упадет небо — поломает нашу хорошую пшеничку.

— Иди, кумушка, — говорит воробей, а сам опять нагнулся — жнет себе да жнет.

Взошла лиса на пригорок. А тут как раз облако выплыло из-за гор. Села лиса, подняла лапы — будто облако подпирает.

Воробей сжал ниву, убрал снопы, подмел гумно и говорит:

— Иди, кумушка, давай молотить.

— Молоти ты, воробушек-братик, а мне и нынче доведется небо подпирать. Не то оно упадет, да и погубит нашу хорошую пшеничку.

Запряг воробей волов, обмолотил пшеницу, провеял и зовет лису:

— Иди, кумушка, будем пшеницу делить.

— Иду! — кричит лиса.

Прибежала. Взяла лиса меру и говорит:

— Вот тебе, воробушек, мера, а мне причитается две меры.

Ведь моя работа потяжелее твоей — я небо подпирала. К тому же я тебе старшей сестрой довожусь.

Воробей проглотил обиду, забрал свое зерно и полетел восвояси.

Увидела его собака и спрашивает:

— Ты что пригорюнился?

Рассказал ей воробей про свое горе. А собака разгневалась и говорит:

— Веди меня в лисицыну житницу!

Привел ее воробей к житнице. Собака влезла туда и зарылась в зерно.

На другой день собралась лиса на мельницу — пшеницу молоть. Пришла она в свою житницу, стала сгребать зерно, видит — из него собачье ухо торчит. Подумала лиса: это что-то съестное — да и хвать ухо зубами. А собака как выскочит, как бросится на лису — задушила вмиг.

Жили-были в одной деревне старик и старуха — дедка Петко и бабка Пена. Любили они вкусно покушать, зимою в тепле поспать, а летом в холодке подремать. Одного только не любили — работать.

— Работа мне ни к чему,— говаривал дедка Петко.

Как-то раз бабка Пена сварила в горшке бобовую похлебку. Сели старики за стол, выхлебали весь горшок, наелись досыта.

Вот бабка Пена и говорит:

— Я сварила похлебку, а ты засучи рукава да вымой горшок. Утром он мне понадобится — буду корову доить.

— Не стану, — отвечает дедка Петко. — Это женское дело. Сама вымой!

— Не буду я мыть!

— Ну, пускай стоит немытый.

Наступила ночь. Легли старики спать, а горшок остался немытый.

— Слушай, — говорит дедка Петко жене, — ты утром встань пораньше да вскипяти мне молока. Похлебаю молочной тюри и пойду в поле.

— А во что мне доить молоко? Горшок-то немытый стоит. Вымоешь — надою.

— Не стану я его мыть, — упирается дедка Петко. — Лучше давай побьемся об заклад. Кто проиграет, тот и вымоет.

— Давай, — говорит бабка Пена. — А как?

— Будем оба молчать. Кто первый не утерпит, вымолвит слово, тот пусть и моет горшок.

Замолчали старики, да и заснули. Прошла ночь, взошло солнце. Крестьяне идут на работу. Пастух собрал стадо, гонит его на поляну пастись. На дворе у стариков корова мычит — некому ее подоить да на пастабище выгнать.

А старики сидят себе посиживают да молчат. Тут уж и соседи забеспокоились, стали заглядывать через плетень. В толк не возьмут, что такое приключилось у дедки Петки — корова стоит привязанная, мычит, а во дворе никого нет.

Вошли соседи в хату и спрашивают:

— Что у вac такое, бабка Пена? Почему не доишь корову?

Молчит бабка Пена.

— Дедка Петко, молви хоть ты словечко! Почему бабка Пена молчит?

Но дедка Петко тоже ни слова. Только головой качает, как лошадь.

— Ну и дела! — говорит один сосед. — Старики-то, видать, онемели. Сбегайте-ка за лекарем, да поживей! Игнатка, беги, сынок, покличь лекаря.

Игнатка побежал за лекарем. А тот жил в дальнем конце деревни. Покуда мальчонка за ним бегал, соседи начали расходиться кто куда: один спешит в поле, другой на базар, третьего дома работа ждет. Только двое остались при «онемелых» стариках — одна старушка и поп.

Поп тоже собрался уходить и говорит старушке:

— Ты, старушка божья, оставайся тут, пока не придет лекарь. Приглядишь за стариками. А то как бы с ними не приключилось чего худого.

— Не могу, батюшка.

— Почему не можешь?

— В нынешние времена никто даром не работает. Заплатите — останусь.

— Как? По-твоему, я тебе должен платить? Я? Да где ж это видано, чтобы попы деньги платили?

Оглянулся поп кругом — на стане рваная кацавейка висит. Пошел он снять кацавейку, а бабка Пена как завизжит:

— Ты что? Хочешь отдать моки кацавейку этой лентяйке? А я в чем ходить буду?

Услышал дедка Петко, как раскричалась его старуха, поднялся и говорит:

— Ну, бабка, ты заговорила первая — проиграла заклад. Ступай теперь вымой горшок.

Догадались тогда и поп и старушка, почему дедка Петко и бабка Пена онемели. Покачали они головой и убрались восвояси.

Шел как-то раз еж-иглокож по полю, увидел кротовую кочку. Слышит — кротиха под землей роется. Позвал еж-иглокож кротиху:

— Вылезай, кума, давай побеседуем.

Вылезла кротиха, вся землей обсыпана, побежала к ежу на беседу.

— Поглядел я, — говорит еж-иглокож, — какая ты работница, и задумал одно дело.

— Что же ты задумал? — спрашивает кротиха.

— Хорошее дело. Да только не знаю, согласишься ты на него или нет.

— Если будет хорошо для нас обоих, почему не согласиться? — молвит кротиха.

— Давай работать вместе, — говорит еж-иглокож. — Ты распашешь поле, я его пробороню и засею. А пшеницу разделим поровну.

— Согласна, ежок-куманек. Будем работать вдвоем, дело у нас на лад пойдет. Я умею пахать, а боронить не умею — ведь игл у меня нету. А у тебя иглы есть, зато нет у тебя таких крепких ног и когтей, как у меня. Друг без дружки мы не работники, а станем работать вместе да все поровну делить, вот нам и будет хорошо.

— Ну значит, столковались, — говорит еж-иглокож. — А теперь поплюй себе на лапы и начинай.

Принялась кротиха за работу. Пахала день, пахала другой, вспахала поле. Дошел черед и до ежа. Свернулся он клубком и покатился по пашне. День катался, два катался, проборонил пашню своими острыми иглами и посеял пшеницу.

Год выдался урожайный. Буйная взошла пшеница, заколосилась тяжелыми колосьями, ядреным зерном налилась — любо-дорого поглядеть.

Пришла пора снимать урожай. Сжали пшеницу, обмолотили, начали делить. Взял еж-иглокож меру, насыпал в нее пшеницы вровень с краями и говорит:

— Это мне!

Потом насыпал меру до половины и подает кротихе:

— А это тебе!

— Почему ж ты себе берешь полную меру, а мне даешь половину? — спрашивает кротиха.

— Потому что моя работа потяжелее твоей, — отвечает еж-иглокож. — Я пашню боронил, все иглы свои обломал — ни одной целой не осталось.

— А я пахала, все когти переломала, — спорит кротиха. — Уж если судить по справедливости, так мне причитается побольше твоего.

Слово за слово, поругались кротиха с ежом, подрались, друг дружке в глотку вцепились.

На ту пору проходила мимо кума лиса. Услышала шум и прибежала посмотреть на драку. Развела лиса драчунов, села решать их спор. Сама судит, сама на пшеничку поглядывает. Еж-иглокож стал рассказывать лисе, сколько мук он претерпел, пока боронил пашню, а кротиха показала свои когти — все поломанные.

Выслушала их лиса, усмехнулась лукаво себе в усы и говорит:

— Вижу я, оба вы хорошо поработали. И чтобы никого не обидеть, стану я вас судить праведным судом. Как присужу, так и будет. Согласны?

— Согласны, — отвечают еж-иглокож и кротиха.

— Вижу я, — говорит хитрая лисица, — что вы намолотили десять мер пшеницы, а солома — не в счет. Солому пусть возьмет ежка-иглокожка, чтоб ему полегчало немножко. Он, бедняга, совсем изморился, иглы свои переломал. Постелет себе соломки и будет спать на мягком. Кротичке причитается одна мерка пшенички. А для лисицы-сестрицы останется девять мер пшеницы — молоть на мельнице-водянице. Вот я вас и рассудила по правде!

Слушает еж-иглокож лису, а сам думает: «Да, вот правда так правда! Прямая, как веревка в мешке».

Ушла хитрая лисица с полным грузом пшеницы. Тут кротиха и говорит ежу:

— Вот видишь, кум еж, что вышло из нашей ссоры? Разделили бы мы пшеницу поровну, весь бы год были сыты. А сейчас остались ни при чем...

Вдохнул еж-иглокож.

— Выходит, что так, — говорит. — Правду сказывают люди: «Двое дерутся — третьему пожива».

Пошел один парень на базар продать корзину яиц. Надел корзину на палку и понес на плече. Идет парень, идет, а сам говорит:

— Вот несу я три сотни яиц. Продам их на базаре по денежке за яйцо, выручу триста денежек; а удастся продать по две - выручу шестьсот. На эти деньги куплю себе свинку. Выкормлю ее, и принесет она мне двенадцать поросят — все свинок. Подрастут мои двенадцать свинок, и каждая принесет по дюжине поросят; а поросята подрастут, опоросятся, принесут тоже по дюжине. Глядишь — вот тебе и целое стадо свиней! Это стадо я в лесу пасти буду — пускай свиньи желудями кормятся. Будут есть желуди, откормятся, жирные станут, я их на базар поведу. Всех пораспродам, выручу кучу денег. Тогда куплю я себе хорошего коня, а сам побреюсь, помоюсь, принаряжусь, сяду верхом на своего белого скакуна, шапку набекрень и — айда! Поскачу во весь опор — прямо к цареву двору. Приеду — с утра до вечера буду скакать на коне перед царевым двором; конь все поле копытами разворошит. А царева дочка усядется на высоком крыльце, будет на меня глядеть да любоваться. И вот посватаюсь я к царевой дочке, да и женюсь на ней. И родит она мне сына, и назовем мы его Богданчо. Пойду я на базар, куплю ему яблок. Приду домой — Богданчо выбежит мне навстречу к воротам, а я нагнусь, да обниму его, да скажу: «Поди ко мне, сыночек Богданчо, поди к тятьке, он тебе даст яблочко».

Забылся парень, протянул pyкy — хотел показать, как будет обнимать сыночка Богданчо, а палка-то и соскользни у него с плеча. Корзина бух на землю! Яйца разбились.

Заплакал парень:

— Эх, горе! Пропало все мое богатство!

Стал он подбирать яйца — те, что не вдребезги были разбиты, и вдруг видит — следом за ним по дороге идет человек.

Стыдно стало парню, и вот спрашивает он прохожего:

— Скажи, побратим, долго ты шел за мной следом?

А тот ему в ответ:

— С того часу, как ты стал богатеть и покуда все у тебя не пошло прахом.

Один жестокий царь издал такой закон: всех старых людей убивать.

— Старики не могут ни жать, ни пахать, ни деревья рубить,—говорил он.—Только дома сидят, хлеб даром едят да под ногами путаются.

И вот царские палачи засучили рукава и взяли топоры в руки. Всех стариков переказнили. Остался на той земле только один старик — отец некоего боярина. Пожалел боярин старика отца, не выдал его палачам, а спрятал в тайнике и там кормил. Никто про него знать не знал, ведать не ведал.

У жестокого царя был вороной конь, да такой норовистый, каких свет не видывал. Не то что объездить его, но и подойти к нему никто не смел. Жила в царском дворце одна знахарка, хитрая баба. Раз спросил ее царь, как объездить коня. А она ему в ответ:

— Как объездить? А прикажи, государь, своим боярам свить аркан из песка. Заарканишь своего вороного коня песочным арканом, станет он смирней овечки.

Созвал царь всех бояр и объявил свою волю:

— Завтра же доставьте мне аркан из песка. А если явитесь во дворец без аркана, я вас всех до единого переказню.

Разошлись бояре, повесив головы. Никто не понимал, как это можно свить аркан из песка. Среди бояр был и тот, кто спас от казни своего отца. Вернулся он домой, а старик его и спрашивает:

— Что закручинился, сынок?

Боярин рассказал, чего требует царь.

— Только и всего? — говорит старик.— Ну, тебе бояться нечего. Завтра утром, когда вы все соберетесь во дворце, царь вас спросит: "Где аркан?", а ты ему ответь: "Царь-государь, мы готовы свить аркан из песка, да не знаем, какой тебе надобен — толстый ли, тонкий ли. Дай нам образец".

Сын исполнил отцовский совет. На другой день выслушал царь умную отговорку, наклонил голову и говорит:

— Что правда, то правда, надо бы вам дать образец, да только негде его взять.

И не стал царь бояр казнить.

В то лето случилась великая засуха, какой на земле еще никогда не бывало. Все выгорело — и травы и хлеба. Житницы опустели, ни зерна не осталось на семена. Испугались люди — не умереть бы с голоду! Царю тоже забота немалая. Призвал он опять своих бояр и приказывает:

— Слушайте царское слово! Завтра же явитесь во дворец и доложите мне, где взять зерна на посев. А не то я с вас всех головы поснимаю.

Вышли от царя бояре сами не свои. Как быть? Нигде ни зерна — хоть шаром покати! И вот видит старик — тот, что жил в тайнике,— сын его опять закручинился. Стал он сына расспрашивать, а тот ему в ответ:

— Ну, отец, на сей раз и ты мне не поможешь.

— Почему?

— Да потому, что во всей нашей земле нет ни зернышка, а царь велел нам, боярам, завтра же доложить ему, где найти семена на посев.

— Не бойся, сынок. Вот вы завтра придете к царю, а ты и присоветуй ему, чтоб он приказал крестьянам разрыть все муравейники, какие только есть в нашем царстве. Там найдут зерно, что муравьями собрано.

На другой день крестьяне разрыли муравейники и в каждом набрали по мешочку крупного зерна. Тогда царь милостиво обошелся с боярином и спросил:

— Скажи, кто дал тебе такой мудрый совет?

— Не смею, государь. Скажу — прикажешь меня повесить.

— Говори! Ни волоса не упадет с твоей головы.

Тут уж боярин признался, что спрятал своего отца, а старик научил его отговориться от песочного аркана и указал, где найти скрытое зерно.

И тогда издали новый закон: никто не смеет обижать старых людей, и, когда они идут по улице, каждый должен уступать им дорогу.

Всем хорош Хитрый Петр - и умен, и ловок, и собой пригож. Только вот жены у него нет. Решил Хитрый Петр жениться. Да только где найти жену себе под стать - и красивую, и работящую?

Думал-думал Хитрый Петр и придумал вот что. Росло у него в саду сливовое дерево с невиданными сливами - не то с большое яблоко, не то с маленький кулак. Набрал удалец полную тележку слив и в базарный день выкатил ее на рыночную площадь.

- Эй, сюда, молодицы! Подходите, пригожие девушки! Сливы! Сливы! Продаю сливы без денег!

Набежали люди: как это торгуют без денег? А Хитрый Петр объясняет:

- Берите, хозяйки, сливы, и ни единой стотинки с вас не возьму. Только продаю я сливы за мусор - сколько мусора, столько и слив.

Всполошился народ, побежал по домам. Хозяйки пыль столбом подняли - мусор в корзинки да мешки собирают, дочек на площадь посылают.

Вот уж площадь заполняется: одна в ведрах мусор из дому несет, другая корзинку за собой волочит, третья кряхтит, тележку с мусором перед собой катит. Конечно, некоторые несли и в лукошке - не у всех дома мусору было в достатке. Но слив всем хватило, Хитрый Петр только успевал отвешивать, да пошучивать:

- Какой у тебя, девица, мусор отборный да крупный!

Все! Кончились сливы. Начал народ расходиться, а Петр что-то опечаленный стоит - понимает, что не удалась его затея. Вдруг видит он - идет через площадь девушка, несет что-то в платочке и плачет-заливается.

- Кто это? - спрашивает Петр.

- А это сиротка Даниела, - ему с усмешкой другие хозяйки отвечают, - у нее-то, у бедняжки, своего мусора никогда не бывает, это уж она у соседки заняла пригоршню. Видать, не полакомиться ей сливами вдоволь…

- Эй, Даниела, - закричал тут Хитрый Петр,

- пойдешь ли ты за меня замуж?

Вытерла слезы Даниела, и увидели все, как сияет ее прекрасное лицо.

Тут и свадьбу сыграли, и стали они жить-поживать. Хитрый Петр, конечно, свои шутки не забросил - недаром про него вся Болгария истории рассказывает, - но перестал проделками людей обижать. Говорят - это от Даниелиного сливового варенья. Больно уж оно сладкое да вкусное.

Растопырил крылья хитрый петух, вскочил на плетень и ну кукарекать во все горло. Из ближней рощицы выбежала кума лиса.

— Добрый день! — кричит. — Услыхала я, как ты кукарекаешь, вот и прибежала. Ну и хорошо же ты поешь! Вот не знаю только, умеешь ли ты петь, как пел твой батька.

— А как мой батька пел?

— Вскочит, бывало, на плетень, да и стоит на одной ноге, а другую подожмет. Закроет один глаз и кукарекает. Вот был певец так певец!

— И я так умею!

Поджал петух ногу, закрыл один глаз и кукарекает.

— А можешь ты, стоя на одной ноге, закрыть оба глаза и все-таки петь? — спрашивает лиса.

— Могу! — крикнул петух.

Но не успел он закрыть оба глаза, как лиса подскочила и — хвать петуха! Унесла его лиса в лес, придавила лапами и уже приготовилась кушать.

— Эх, — вздохнул петух, — было время, матушка твоя не так делала.

— А как она делала? — спрашивает лиса.

— У матушки твоей был такой обычай: бывало, поймает петуха да перед тем, как его скушать, прочтет молитву. Набожная была лисица, богомольная.

Подумала, подумала лиса и решила: надо, мол, и мне помолиться. Сложила передние лапы, закрыла глаза, стала молитву шептать. А петух того и ждал. Как только лиса отдернула лапы, он взлетел — да скок на ближнее дерево!

— Чтоб тебя громом убило! — взвизгнула лиса. — Меня, лису, перехитрил!

И, голодная, поплелась восвояси.